Мне не больно. Андрей Валентинов

даже не границу – грань…

      Демерджи пересекли уже под вечер. Майор, сверившись с картой, повел группу в сторону одной из скал. У подножия темнел небольшой глинобитный домик – убежище пастухов. Внутри было пусто, сыро и темно, зато имелся очаг и даже небольшой запас дров. Здесь решили остановиться на ночь.

      Пока Михаил разводил огонь и ставил котелок, Ерофеев разглядывал карту.

      – Завтра больше пройдем, – резюмировал он. – Будет спуск, поднажмем. Можно было и сегодня еще протопать, но там ночевать негде. Простужу еще вас – платков не напасешься…

      Внезапно он хмыкнул:

      – А сегодня у нас торжественное собрание! Микоян должен приехать, награждать будут. Двадцать лет Октября – не шутка! А мы с тобой, капитан, вроде как сачканули мероприятие.

      – Вроде, – согласился Ахилло. – Встречаем юбилей в условиях, приближенных к боевым.

      – А то! – согласился майор. – Это поважнее, чем в креслах сидеть. Хорошо, успел бате телеграмму отстучать, он в 17-м в Красной гвардии состоял. В Иркутске. Твердый мужик!

      Михаил пожал плечами:

      – У меня дядя тоже был красногвардейцем. Его убили как раз на третий день после взятия Зимнего – под Гатчиной…

      – Знаю, – кивнул Ерофеев. – В «объективке» твоей написано. А батя твой?

      Ахилло невольно усмехнулся. Не особо удачливый актер, Ахилло-старший в октябре 17-го был на гастролях в Твери. Из некоторых намеков Михаил догадывался, что отец встретил победу большевиков далеко не с радостью. Похоже, Ерофеев понял:

      – Кое-кто не одну тетрадь исписал про твоего батю, да и про тебя. Что, вы, мол, как редиска – красные только сверху…

      – А про тебя писали? – осведомился Михаил, несколько уязвленный подобным снисходительным тоном. Майор приосанился:

      – А то! И что мой батя из кулаков, и что я на заставе японцами завербованный, и что комсорга роты послал по матушке. Все писали! Только мне, капитан, на это начхать. И тебе должно быть начхать. Верят нам, а что пишут, так время такое, да и сволочей всяких много. А делу нашему я предан, оттого и в спецшколу пошел. А ты, между прочим, с какой причины в органах?

      Ахилло на мгновенье задумался.

      – Мне казалось, что это работа для умного человека. Люди делятся на тех, кто приказывает, и тех, кому приказывают. Мне хотелось, чтобы первых было меньше, чем вторых.

      Майор даже крякнул:

      – Ух, не слышит нас начальство! А вообще-то, ты прав…

      Тут взгляд его упал на бхота, недвижно сидевшего у горящего огня.

      – Слышь, гражданин Гонжабов, ты-то с чего к красным пошел? Ты ведь, вроде, звания духовного? В бога своего, что ли, верить перестал?

      – Вы не поймете, – послышался тихий равнодушный голос.

      Майор обиделся:

      – Так ты постарайся. Может и поймем.

      Легкое пожатие плеч:

      – Я был монахом. Однажды ночью ко мне явился Шинджа – царь преисподней. Он сказал, что близится ночь Брахмы, и я призван на службу.