Магический бестиарий. Николай Кононов

щё раз…

      Дальнейшая карусель звуков не оставляла сомнений в том, что между ними происходило.

      Кем они были друг другу.

      Да и могли ли они быть кем-то другим, чем были.

      Что еще целое могли они составлять.

      И мой ум в отличие от моего сердца не обвиняет их, не осуждает их союз, находящийся там, куда не простираются ни грех, ни кошмар, ни ужас.

3

      Большая, запахнутая в розово-синий фланелевый халат со сковородой в руке, в кожаных шлепанцах на босу ногу, она пробирается через притихший двор, угрюмо глядя себе в метре перед собой.

      За ней – с прикушенной сигаретой, в тугих клешах и яркой рубахе, распахнутой на татуированной груди, с кастрюлей в руках следует он.

      Прищурившись, он оглядывает двор.

      Как страж.

      Как непомерная прекрасная цена, которую она платит неизвестно за что.

      Оба они красивы, но так по-разному.

      Она, как безмолвная модель, покинувшая мастерскую скульптора, где ее только что вылепили. Как горький слепок с себя вчерашней, полной звуков, смешков. Как выемка или полость, которую уже ничем не удастся заполнить.

      Он – просто чистейшая плоть, формула вещества тела, неизъяснимо содержащее в себе что угодно – страсть, муку, происшествие, угрозу, но очень мало субстрата жизни, будто что-то из него изъято. Или у него. Он – словно бумага, свернутая в тугой жгут, могущий загореться сам по себе.

      Он выходит из кухни и садится на лавочку. В углу его рта тлеет папироса.

      То, что произошло дальше некому подтвердить или опровергнуть, так как свидетелей не было.

      Я видел только раздавленный в суматохе коробок спичек, некрупное горелое пятно на лавке и загаженную непонятно чем почву.

      Одним словом, она сожгла его.

      Спалила.

      Хватило литровой банки бензина.

      (пауза)

      Совершенно излишняя смешная мизансцена.

      Разворачивается в низкой пахабной кухне, опять-таки почти без свидетелей.

      В кухне всегда горит глупая жирная лампа в сорок пять ватт.

      Так что время суток совершенно не важно.

      Длина мизансцены измеряется несколькими ненужными репликами и имеет ширину одного яростного неоправданного действия, произведенного двукратно.

      Край того же дня

      Граня на удивление внятно говорит свистящей конфорке:

      – Ну, он небось сам по себе аж заполыхал.

      Вдова тихо и язвительно шипящему крану умывальника:

      – Я бы на Женькином месте прям белые руки на себя тут же б и наложила.

      Вдова и Граня разворачиваются на сто восемьдесят градусов и неотрывно поедают друг друга глазами.

      Проходят тридцать лет и три года.

      Но задом наперед.

      – Ты уже наложила, ох и наложила! Ох, как долго гореть будешь!

      Наконец, набрав полную грудь горючего воздуха, волшебно помолодевшая прекрасная юная Агриппина плюет в раскрашенную кошмарную харю исчадия, будто хочет погасить ее пылание или разжечь еще сильнее.

      Расстояние