Магический бестиарий. Николай Кононов

а, Жень…

      Ну и так далее.

      Бессонная Граня начинала шипеть в темноту из форточки своего полуподвального окна.

      Перед Жениной дверью и под окном всегда валялись окурки, как знаки несостоявшихся свиданий.

      Впрочем, у нее был муж и единственный отпрыск, как капля воды похожий на белокурого красавца-папашу, а это, как известно, не к добру.

      История замужества была недолгой. Длинный Анатолий оказался, как испуганно рассказывала на кухне она, «ну прям психованным». Внешне тихая жизнь с белотелой Женей так на него повлияла, что он в конце первого года совместного тесного бытия оказался в серьезной психушке. И стайка белоперых ангелов спускалась за ним с больничного потолка в искрах электрошока.

      Он рассказывал об этом, сидя на лавочке, проницая взором остекленевшего собеседника.

      Она от него как-то легко отделалась.

      – А коль вдруг ему втемяшится спалить меня с сынуленькой ну или еще там чего, – тревожно мыслила разведенка вслух, обращаясь к сковороде с подгорающей картошкой.

      Надо отметить, что при все своей телесной воздушности и легкости, пищу она готовила непременно пережаривая, доводя до «золотистой корочки», до «жара и пыла», жарила, что называется «в сласть, до черноты». И все соседи были оповещены духом горелого сала или растительного масла об ее очередных кулинарных кульбитах. Страшнее черных антрацитовых беляшей были только коричневые керамические пескари. Казалось, что кухня тонет во взрывах аплодисментов и горелым овациям не будет конца.

      – Ну и выхлоп у тя! Ну, Женька, прям ведьмин гараж, – отмахивалась от пожарного духа злая мудрая Граня, прошоферившая всю свою жизнь.

      Лупы ее очков привязаны резинкой к седому пучку на затылке. Дужки она всегда отламывает, объясняя, «мне они слух что-то труть».

      Как земноводное она сначала брезгливо принюхивается, потом с ненавистью, увеличенной стократ линзами, пристально смотрит.

      – Ты как, дура, карася печешь?! Да он у тя аж на огне резвится!

      Итак, они зажили с крохой.

      Точнее, кроха последовательно обитал в режимных грудничковых яслях, очаговом детском садике, загородном интернате для сложных подростков и прочих тогдашних учреждениях нежного государственного призрения.

      Оттуда он приносил прелестные детские тюремные поделки.

      Крохотную гильотину для зеленых помоечных мух.

      Искусный сачок для крупяных и сахарных мышей.

      Большую рогатку для злющих собак и острогу с жестяным навершием для бешеных кошек.

      Все с уютно инкрустированной поверхностью – сплошные шашечки, звездочки, крестики и косые рябые засечки…

      Замостыркам преувеличенно и заискивающе умилялся весь наш двор.

      Насельники будто понимали, что когда-нибудь казнят и их. Так пусть хоть красивыми орудиями.

      Их щупали и гладили, как непонятные письма от слепых, выдавленные и наколотые диковинной татуировкой Брайля.

      Добрые соседи подобострастно, почти кланяясь,