Магический бестиарий. Николай Кононов

мне необходимо, как прививка для путешественника в малярийные страны. Тем более что эта высота намекает на легкую возможность и моего исчезновения.

      Об этом я не хочу еще думать.

3

      Давний непристойный эпизод словно бы сгущается во мне тенью дикой поры.

      На этом отрезке меня преследуют Эринии, обряженные в тоскливые солдатские робы.

      Мы с Гагой внешне немного схожи: перепелесые недлинные волосы, даже, может быть, одинаковой длины, только лежат несколько по-разному: у Гаги совсем прямо, у меня, как ни причесывай, как-то кудлато; еще – вытертые дешевые джинсы, выгоревшие тишотки, сандалии на босу ногу.

      Да и рост у нас средний – пожалуй, почти одинаковый.

      Я, честно говоря, хотел бы именно рост подвергнуть тщательному сравнению, проверить его сейчас. Встав с Гагой – спина к спине, вытянувшись и вздохнув. Гагин отец может приложить к нашим макушкам большой треугольник. Это единственное, в чем мне хотелось бы еще раз удостовериться.

      Точного цвета Гагиных глаз я, пожалуй, сейчас и не припомню. Темные, темные, темные. Узкие зрачки еще чернее.

      А сочинять не хочу.

      Мы сидим друг за другом в одинаковых позах по ходу движения.

      Как вольные гребцы в триере, бросившие весла.

      Мне виделись тощая шея и крутой умный затылок Гаги, просвечивающие сквозь неровную отросшую, совсем немодную даже по тем временам стрижку.

      Цепочка из белого металла на шее.

      Между нами, стоит сказать об этом, сквозит, наличествует и исчезает странный знак, объединяющий и одномоментно мешающий нам объединиться.

      Не равенство, и не тождество, но и не вульгарное подобие.

      Меня это пугает, но порой это мне очень нравится.

      Ведь не близнецы же все-таки мы.

      Вот узел моих воспоминаний.

      Перед моими глазами вырастает, как в сказке про Ундину, плотный лес солдатских тел, загромождающих проход.

      Будто волшебница бросила мне под ноги зеленый военный гребень.

      Или они – штабель пропитанных гудроном шпал, поставленный на попа.

      Они будто специально столпились в дерзкую толпу вблизи нас.

      Сконденсировались из внезапно почерневшего воздуха.

      Ближе к вечеру.

      Они нехорошо, маслено осклабясь, переглядываются, перемигиваются, плотоядно пожевывают губами какую-то лютую недоступную нам общую жратву.

      Я и сейчас их отчетливо вижу, жующих.

      Я их чую.

      Ночной запах раздолбанной черной кирзы.

      Растоптанная тишь преступной казармы.

      Государственный, казенный ветер вечно возобновляемой дезинфекции.

      Сначала я ничего не понял.

      …Ну, они тоже ведь молодые задорные люди, мы учились с ними в одной нехорошей школе, стригли ногти примерно одними тупыми ножницами, мылись почти одной водой, терлись одной мочалкой, и я мог быть на их несчастном военном месте, а они – на моем штатском, счастливом.

      Я сижу, потупясь.

      Ну-ну,