Я тебя никогда не забуду. Анна и Сергей Литвиновы

в производственных достижениях всех перекрывал, но и в смотрах художественной самодеятельности. Для него я являлся ценным кадром. Кто б еще трудился так самозабвенно (думаю я сейчас). И так умело.

      Юрку я застал в его комнате в общаге. Одного. Его соседи разъехались на каникулы. Он, сдав сессию, ожидал отправки в Сибирь.

      Кашин сидел по-турецки на койке, босой, в выцветших трениках, голый по пояс. Полуденное солнце золотило его жилистое тело.

      Юрка читал «The Сatсher in the Rye» на языке Сэлинджера. В руке – карандаш. Рядом на койке – англо-русский словарь.

      С английским у командира была беда. Зачеты с пятого раза сдавал. Какой умник посоветовал ему штудировать неадаптированное «Над пропастью во ржи», я не знаю. Но он упорно продвигался все дальше: книжечка была раскрыта уже на середине.

      Я не разделял его упорной тяги к английскому. Язык нам, будущим инженерам, был нужен для того, чтобы переводить технические тексты. Или, не дай бог, доведется допрашивать военнопленных. Тогда, в начале восьмидесятых, я, честно говоря, сомневался увижу ли хоть раз в жизни живого англичанина или американца. Не говоря уж – стану ли о чем-то беседовать с ним.

      Юрка моему приходу обрадовался. Каким бы ты самолюбивым и целеустремленным ни был, вряд ли сладко заниматься английским в летний полдень, когда только что сдана сессия.

      – О, какие люди! Привет, Иван Сергеич!

      – Привет, Юрий Семеныч!

      Называть друг друга по имени-отчеству – такая у нас была тогда фенька. (Или слово «фенька» стали употреблять чуть позже – не в начале, а в конце восьмидесятых? Не упомню…Ну, тогда можно написать универсально, стерто: не «фенька», а «манера»…) Такая, значит, у нас была манера: величать друг друга по отчеству. Звучало сие, конечно, странно: двадцатилетние кличут друг друга словно старые деды. Но мы чувствовали себя взрослыми.

      А может, мы и были уже тогда взрослыми.

      – Чему обязан вашим визитом, Иван Сергеич?

      Юрка был скуп на слова. Я невольно подделывался под его манеру.

      – Надо побалакать.

      Командир кивнул и накинул на голые плечи рубашку. Встречать гостя голяком, а тем более – разговаривать, неприлично: провинциальная приятная уважительность.

      – Чайку?

      – Не откажусь.

      Юрка взял изрядно помятый тусклый чайник, сунул ноги в тапочки и пошлепал на кухню. Кухни были по концам коридора, две на этаж.

      Пока его не было, я заглянул в Сэлинджера. Страницы были испещрены карандашными пометками. В каждом предложении он не знал по два-три слова и мельчайшим почерком рядом писал перевод.

      Упорный парень.

      Потом мы гоняли чаи из граненых стаканов. Чай был таким крепким, что по цвету напоминал портвейн. Юрка ел вишневое варенье, намазав его толстым слоем на хлебный ломоть. Я от варенья отказался. У меня были дома шоколадные конфеты.

      – Я вот о чем, – приступил я наконец к делу.

      Командир кивнул.

      – Говори.

      – Что мне будет, если я в отряд не поеду?

      Юрка