Евангелие от палача. Георгий Вайнер

деткам в пасть. Но неведомым промыслом, тайным ходом слабых токов своего лимфатического умишка догадалась, что ежели откроет рот, сразу проломлю ей голову.

      – Нам не нужен ваш скелет, пользуйтесь им на здоровье, – заметил задумчиво Магнуст. – Нам нужно ваше письменное согласие на брак.

      – Все ж таки бумажные вы души, иностранцы, – горько посетовал я. – Вам листок папира дороже самого святого. Я ведь вам искренне предлагаю – живите здесь…

      – Спасибо, но нас это не устраивает, – отрезал Магнуст, а в Майкиных глазах светилась тоска по сиротской участи.

      – Ну что ж, детки дорогие, – объявил я. – В таком случае, как Иисус Христос сказал перед экзекуцией Понтию Пилату, – я умываю руки.

      Мы все помолчали задумчиво, и я бултыхнул в свой стакан белой лошадки, со вкусом выпил. Глубоко прошло, горячо, сильно, по селезенке вдарило.

      Ни одна жилочка на его смуглой роже не дрогнула, только улыбнулся вежливо:

      – Глядя на вас, я готов охотно поверить, что вы действительно народ особый, ни на кого не похожий…

      – И правильно! И верь! Верь мне! Я не обману! Знаешь, как Россия по-латыни обзывается? Нет? Рутения. Рутения! От рутины, наверно, происходит. А рутина – это бессмысленное следование обычаю, традиции, легенде. Мы – Рутения, мы – обычай, легенда. И нет у нас такой традиции – куда попало на сторону дочек раздавать…

      Он покачал головой своей кудрявой, многомудрой, аидской-гебраидской, набуровил твердой спокойной рукой виски себе в стакан, не на пальчик – на ладонь, и, не поморщившись, хлопнул. А во всем остальном вел себя хорошо, выдержанно.

      И по спокойствию его, по тому, как тихо вела себя Майка при нем, знал я чутьем картежника старого, всем своим игроцким боевым духом угадывал – не сдана еще колода до конца, козыри еще не все объявлены. Боевой стос предстоит.

      Правда, дело у него все равно пустое. Моя карта всегда будет старше.

      – И судьба наших детей, ваших внуков, тоже безразлична вам? – спросил лениво Магнуст, даже как-то равнодушно.

      И я – сразу вспыхнувшим внутри чувством опасности, сигналом отдаленной тревоги – почуял: он меня не жалобит и подходцев ко мне не ищет, и не просто расспрашивает, – он ведет по какой-то странной тактике пристрелочный допрос. У него есть план, у него есть цель – не просто мое письменное согласие на брак, а нечто большее. Серьезное. И для меня весьма опасное. Только уловить не мог – что именно?

      – А у вас уже дети есть? – удивился, испугался я, весь всполохнулся.

      – Нет пока. Бог даст – будут.

      – Вот когда будут – тогда поговорим. Хотя я бы тебе, Магнуст, не советовал. На кой они тебе? Большому человеку, настоящему мужчине, деятелю – совсем ни к чему они. Отвлекают, мешают, расстраивают. Мужик с детьми на руках в лидеры ни в жисть не пробьется. Возьми, к примеру, вашего Адика, Адольфа, я имею в виду Шикльгрубера, – проскочил бы он разве в фюреры? Кабы у него пятеро по лавкам сидели? Ни-ког-да…

      – Наверное, – кивнул зятек. – Или ваш Ленин. Тот же случай.

      Майка процедила сквозь