Евангелие от палача. Георгий Вайнер

под электрическим током, с автоматчиками, конвойными и надроченными на человеческое мясо псами.

      Я покачал горестно головой, тяжело вздохнул:

      – Боюсь, что нам с тобой трудно будет договориться. Человеку, не знающему такого естественного чувства, как любовь к родной земле, почти невозможно понять…

      – Ты забыл упомянуть еще и о любви и признательности родителям, – быстро перебила она.

      Махнул рукой:

      – Уж на это я не претендую. Но человек, не знающий, что такое патриотизм, благодарность земле, которая тебя выкормила и воспитала…

      Майка свалилась с подлокотника в кресло, замотала от восторга ногами. У нее длинные стройные ноги, такие же, как у ее мамашки. Только Римма не знала, что эту скульптурную соразмерность можно выгодно подчеркивать джинсами «Вранглер». Тогда еще джинсов девушки не носили. Впрочем, и юноши тоже их не носили.

      Достойный, строгий и скорбный сидел я против нее за столом и думал: не позвонить ли иерею Александру, спросить насчет Истопника. Нет смысла, иерей-то наверняка подтвердит, он не напивается, как моя гнусная Актиния.

      А Майка, отсмеявшись, выпрямилась в кресле и сказала мне мягко:

      – Слушай, Хваткин, чтобы не превращать наш чисто семейный, можно сказать, интимный разговор в партийный семинар, я тебе сообщу, что наш советский патриотизм – это доведенное до абсурда естественное чувство связи человека со своими истоками. Это вроде Эдипова комплекса, только много опасней, поскольку Эдип, узнав печальную истину, ослепил себя. А вы, наоборот, ослепляете других, тех, кто знает позорную правду. Все это извращение, которое переросло в глупое голозадое высокомерие. И давай больше не возвращаться к этому. Уж такая я есть, и даже твой личный, государственный и общественный пример не может сделать меня патриоткой…

      Смеется, гадючка. Интересно, что она знает обо мне? Почти ничего. Но вполне достаточно, чтобы ненавидеть меня.

      Повздыхал я грустно, лапки в сторону раскинул:

      – Как знаешь, как знаешь, тебе жить… И кто же он, твой избранник?

      – Очень милый, добрый, интеллигентный человек.

      – Москвич? Или провинциал?

      – Он ужасный провинциал. Из заштатного города Кёльна.

      – Ага. Это не там находится подрывная радиостанция «Свобода»?

      – Ей-богу, не знаю. Я знаю, что это центр рабочего класса Рура.

      – Ну и замечательно! А то моя дуреха сказала, что он из какого-то Топника…

      – Перепутала. Я ей сказала, что он родился в Кёпенике…

      – Да не важно! Совет вам да любовь! Бог вам в помощь! Поздравляю…

      – Спасибо! Но… мне нужно соблюсти одну чистую формальность, пустяк…

      Вот. Формальность, пустяк. Вам, апатридам несчастным, на все наплевать, пока вдруг не всплывает вопрос о какой-то формальности. Тогда вы начинаете бегать ввечеру и спозаранку. Так, между делом пустячок решить, формальность исполнить. Формальность-то она формальность. Да не пустяк. Не пустяк. Без этого пустяка твоим брачным свидетельством только подтереться можно, и то, если его хорошо размять.

      – Пожалуйста,