Мир в чугунке. Яна Жемойтелите

налей да сама поднеси.

      А Васенья ну капризничать:

      – За мной мамка швейну машинку дает. На тако богатство не то рыбацкий сын – любой позарится.

      Злость Фаддейку взяла. Чует, понесло. Хмельной что кривой; рот нараспашку, язык на плечо:

      – Врешь ты все, Васенья, про машинку-то!

      Опешила Васенья:

      – Это я? Это цё вру-то? – И уже руки в боки.

      – А вот нет у тебя машинки! Не верю!

      – Как это не веришь? Я сцяс по кумполу тресну, так сразу поверишь!

      – А все равно не поверю! Нетути!

      Васенья чуть не ревет:

      – Мамка! Фаддейка-то пьяный!

      А мамка серьезно:

      – Пьяный не больной, проспится, так пригодится. А жениться тоже не лапоть надеть. Машинку-то покажи, дура, а то и впрямь не поверит, сбежит.

      Призадумалась Васенья, а ведь верно!

      – Ну, пойдем, покажу.

      Завела Фаддейку в материну, самую дальнюю комнату, тряпицу цветную с сундука сдернула: андель-андель, стоит себе машинка. Германская, новенькая. Блестит. Только на машинку эту Фаддейка едва посмотрел. Оглянулся быстро – хмель хмелем не выбьешь – Васенью крепко за плечи схватил, к себе притянул, расцеловать хотел крепко девку, а она вырвалась да по морде ему, по морде! Видали таких: не кормил, не поил, а целоваться лезет! Раскричалась. Мать на крик бежать, да по дороге ведро ногой задела, упала – вопит. Ну, пока шум, Фаддейка, себе не вольный, машинку-то на плечо и прочь из избы. Мать пуще вопит, и Васенья в визг, выскочила за Фаддейкой, на всю улицу голосит, в юбках путается. Да куда ей за Фаддейкой угнаться! Он с машинкой на плече через все Койкинцы – к озеру. Собаки за ним увязались, ажно пыль столбом, лают… Фаддейка машинку в лодку, успел только от берега отгрести, где поглубже только – и в воду ее, германскую! Прибежала Васенья, запыхалась, да поздно. Сидит на берегу, воет.

      Фаддейка в лодке на озере переждал, пока Васенья весь голос выкричит, пока с воя на плач перейдет, заодно и сам отошел чуток. Подплывает к Васенье, на берегу рядом сел, обнял за плечи:

      – Не реви! От рыбацка сына рыбе и подарок. Цёб богаце ловилася. А нам того богатства не надо, которо спеси сродни.

      – Изыди ты, постылый! Мало вас на цюжо богатство зарится?

      – Ой, Васенья, на рожу смазлива, а умок-то незрел. Дура ты, так дура и ессь. Зацем же так о людях думашь, цё каждый всюду выгоду ищет, под себя копат?

      – Кому я теперь нужна?

      – Цё ж ты, девка, и цены себе не знашь? Да хоть вконец окосей, я тебя всяку любить буду.

      – Отколь я знать могла про любовь?

      – Ну вот и узнала. Теперь пойдешь за меня?

      Не успела Васенья ни «да», ни «нет» Фаддейке ответить, как глядь, из-за пригорка мать Васеньина поспешает, уткой переваливается. А за ней урядник – собой короткий, брюхом трясет, усы тараканьи по сторонам – ух! Мать-то как обозрела картинку: Васенья зареванная с Фаддейкой в обнимку, так и просекла: «Потопил!», и опять в визг. Вцепилась в Фаддейку, кулаком норовит по глазу съездить. Урядник давай оттаскивать.

      – Совсем спятила баба. Кого потопил? Жива вона твоя девка, сидит.

      – А, ирод окаянный!