Я промазал, опер – нет. Владимир Колычев

кадров. И тряхнув головой, добавил: – Все нормально, капитан. Никто вас ни в чем не обвиняет. И хорошо, что преступника... э-э, задержали... К тому же я погибшую семью немного знал... Немного... Да и не важно это... Важно другое...

      Хворостов шумно наполнил воздухом легкие, будто набирался смелости.

      – Тридцать шесть лет вам, Иван Петрович, а вы все капитан...

      – Но ведь это можно исправить?

      Я пытался воодушевить себя, но мне казалось, что делаю я это с пустого места. Как чувствовал, что не будет повода для радости.

      – Можно. А зачем?.. Вам тридцать шесть лет, товарищ капитан, вы полны сил и желания служить или нет?

      – Ну, в общем, да.

      – Вот и служите себе, пожалуйста. И не смущайтесь, что, как офицер, вы бесперспективны...

      – Роман Евгеньевич! – возмущенно одернул подполковника Гнутьев.

      – Как это бесперспективен? – похолодел я.

      – Да не берите вы в голову, Иван Петрович, – успокаивая меня, махнул рукой Хворостов. – Нормально все у вас, орден, медали, богатый послужной список... В общем, служите себе на здоровье и ни о чем не думайте.

      – Значит, бесперспективен, – заключил я, уронив голову на грудь.

      Я чувствовал себя капитаном, в один миг оставшимся без корабля и экипажа. Одна только резиновая лодка подо мной, а вокруг бескрайний океан. Плыви, капитан. Если сможешь... Вот и мне предлагалось то же самое. Служи, Петрович, тяни солдатскую лямку, а парадом командовать будут другие...

      – Не все так страшно, – попытался приободрить меня подполковник.

      Он был похож на палача, вся доброта которого заключалась в том, что перед тем, как вздернуть жертву на виселице, он позволил ей намылить шею. «Не так больно...»

      – Вы, товарищ полковник, тут сами как-нибудь, а я пойду, – сказал он, поднимаясь.

      Настоящий кадровик должен быть хорошим психологом, но не знаю, относилось ли это к Хворостову. По тому, как он обращался со мной, я бы не назвал его мастером своего дела. Но судя по тому, что ему хватило ума убраться с моих глаз, кое-что в психологии он все же понимал.

      – Вот такая вот, Петрович, ситуация, – сокрушенно развел руками Гнутьев, когда подполковник закрыл за собой дверь.

      – Какая такая? – с укоризной посмотрел на него я.

      – Ну, тут генералу нашему фитиля вставили, – не глядя на меня, сказал начальник РОВД.

      – Из-за меня?

      – Да нет, ты-то здесь при чем? С тобой все нормально, ты у нас на хорошем счету, да что там говорить... В общем, в области генерал был, там его в дискриминации обвинили...

      Гнутьев потянул паузу в ожидании вопроса, что за дискриминацию развел начальник ГУВД. Но я промолчал. Горький ком стоял в горле, и мне трудно было говорить. Не знаю, к чему подводил меня полковник, но, похоже, должностью начальника уголовного розыска меня решили не обременять.

      – А что за дискриминация, спрашивается? – с мелким разочарованием и глубокой печалью посмотрел на меня Гнутьев. – А то, что нет у нас женщин в уголовном