Избранное в двух томах. Том II. Варлам Шаламов

допел романс, собравши много слушателей, и важно сказал:

      – Запрещенное.

      – Это – Есенин, – сказал кто-то.

      – Пусть будет Есенин, – сказал певец.

      Уже в это время – всего через три года после смерти поэта – популярность его в блатных кругах была очень велика.

      Это был единственный поэт, «принятый» и «освященный» блатными, которые вовсе не жалуют стихов.

      Позднее блатные сделали его «классиком» – отзываться о нем с уважением стало хорошим тоном среди воров.

      С такими стихотворениями, как «Сыпь, гармоника», «Снова пьют здесь, дерутся и плачут», – знаком каждый грамотный блатарь. «Письмо матери» известно очень хорошо. «Персидские мотивы», поэмы, ранние стихи – вовсе неизвестны.

      Чем же Есенин близок душе блатаря?

      Прежде всего, откровенная симпатия к блатному миру проходит через все стихи Есенина. Неоднократно высказанная прямо и ясно. Мы хорошо помним:

      Все живое особой метой

      Отмечается с ранних пор.

      Если не был бы я поэтом,

      То, наверно, был мошенник и вор.

      Блатари эти строки тоже хорошо помнят. Так же, как и более раннее (1915) «В том краю, где желтая крапива» и многие, многие другие стихотворения.

      Но дело не только в прямых высказываниях. Дело не только в строках «Черного человека», где Есенин дает себе чисто блатарскую самооценку:

      Был человек тот авантюрист,

      Но самой высокой

      И лучшей марки.

      Настроение, отношение, тон целого ряда стихотворений Есенина близки блатному миру.

      Какие же родственные нотки слышат блатари в есенинской поэзии?

      Прежде всего, это нотки тоски, все, вызывающее жалость, все, что роднится с «тюремной сентиментальностью».

      И зверье, как братьев наших меньших,

      Никогда не бил по голове.

      Стихи о собаке, о лисице, о коровах и лошадях – понимаются блатарями как слово человека, жестокого к человеку и нежного к животным.

      Блатари могут приласкать собаку и тут же ее разорвать живую на куски – у них моральных барьеров нет, а любознательность их велика, особенно в вопросе «выживет или не выживет?». Начав еще в детстве с наблюдений над оборванными крыльями пойманной бабочки и птичкой с выколотыми глазами, блатарь, повзрослев, выкалывает глаза человеку из того же чистого интереса, что и в детстве.

      И за стихами Есенина о животных им чудится родственная им душа. Они не воспринимают этих стихов с трагической серьезностью. Им это кажется ловкой рифмованной декларацией.

      Нотки вызова, протеста, обреченности – все эти элементы есенинской поэзии чутко воспринимаются блатарями. Им не нужны какие-нибудь «Кобыльи корабли» или «Пантократор». Блатари – реалисты. В стихах Есенина они многого не понимают и непонятное – отвергают. Наиболее же простые стихи цикла «Москвы кабацкой» воспринимаются ими как ощущение, синхронное их душе, их подземному быту с проститутками, с мрачными подпольными кутежами.

      Пьянство, кутежи, воспевание разврата – все это находит отклик в воровской душе.

      Они