Петр Первый. Владимир Буров

собачьим, а нет хрен с тобой – пешком дальше пойдешь.

      – Ну и?

      – Так и вышло. Снял я тетиву с иво лука-то – силы хватило, но дальше все. Точнее, наоборот: уже не всё помню. Ударил меня лук своей согнутой дугой так, что проснулся, а. А как будто бы это был сон, только вот синяк на лбу был, а теперь, наверное, прошел.

      – Ну-ка, дай посмотрю, – дама протянула лапу сквозь прутья забора. – Точно, это был ты.

      – Тебя там не было, ты не можешь знать.

      – Это естественно, но лбу видно, что ты говоришь правду. Но не всю. И знаешь почему?

      – Почему?

      – Ты и есть хозяин кобылы, а в стойло поставил своего слугу.

      – И как ты только всё угадываешь? Ты не колдунья, а то – если не знаешь – их жгут на костре.

      – На костре?

      – Или в срубе.

      – Ну-у, если бы меня поймали и захотели сжечь в срубе, как Алену Арзамасскую, ты бы спас меня?

      – Позволь тебя спросить, как бы я мог тебя спасти, если там будет, как всегда, народу видимо – не видимо. Впрочем, да, конечно.

      – Тогда сейчас пойду, принесу тебе мой первый и последний рубль – ибо целого рубля у меня еще никогда не было, тем более серебром.

      Она принесла рубль серебром, попросила поклясться, что:

      – Больше никогда не поставишь в Щит – Стояло своего слугу.

      – Дак, естественно! Он сам – если ты не знала – напросился.

      – Почему?

      – Хочет в следующий раз тоже иметь средство передвижения, а не бежать за мной, как собака за хвост.

      – Дай, грит, потом мне хоть осла.

      Веришь?

      – Да. И знаешь почему?

      – Почему?

      – Всем почему-то хочется жить лучше.

      – Ну, я пойду?

      – Да, конечно. И кстати: ты зачем приходил-то?

      Парень остановился.

      – Подожди, дай подумаю, – он потер лоб, боли в котором уже не чувствовал, но память только это и чувствовала. По крайне мере, периодически.

      – А! Дак у меня письмо барышне.

      – Какой еще барышне? – удивилась Алена – если она себя так уже назвала. А нет, так дело не за горами, еще назовет как-нибудь.

      Наталья Кирилловна как раз вышла на крыльцо. Хотела зевнуть мечтательно, но передумала, увидел парня, эдакого деревенского оглоеда, но назвавшее – скорее всего – ее:

      – Барышней.

      – Иди сюда, мил человек, – решительно махнула она рукой, как крылом ласточка.

      – Те чё?

      – Кому, мне? – Василий оглянулся. – Дак, вот шел к вам, а меня по неопытности напоили и обобрали.

      – Не наоборот?

      – Вы правы, совсем наоборот, – сказал Василий, и добавил: – Хотя не исключено, что я вспоминал в обратном направлении.

      – Ты философ?

      – Не думаю.

      – Ты ученый?

      – Скорее всего, нет.

      – Тогда говори прямо, зачем пришел?

      – Дак это, письмо потерял, отсюда и начались все мои приключения.

      – Что за письмо? Жалованье дворянства?

      – Точно! Почти что. Это было письмо к Дуне