Последние рыцари. Фантастическая сага «Миллениум». Книга 1. Том 1. Игорь Соловьев

сделала и Элли, и Давид, и Алекс.

      Януш Томашевский был в ярости – зубы и кулаки сжаты, желваки ходят, лицо темно-красное.

      – Все это просто инсинуации, манипуляции логикой! Благо человека объективно! И альтернатива – это директивная, авторитарная власть, которая покоится на выдумках, на иррациональности, на суевериях!

      – И снова вы ошиблись, перевернув с ног на голову, – мягко и учтиво возразил Беркли, – если вы сами не знаете ничего о религиях, поверьте мне как религиоведу и в прошлом теологу. Даже у самых простых людей чувство благоговения более чем рационально и объяснимо – оно возникает от чувства причастности тому, что не является смертью, что не уничтожается вечностью и бесконечностью. Вечная жизнь – это единственное действительно рациональное желание, единственная логичная для индивида причина для того, чтобы ограничивать себя. Алогично другое – стремление назвать объективными субъективные эмоции, призывая одновременно к максимальному удовольствию и веря, что человек ограничит себя сам, взывать к вечным ценностям, одновременно утверждая, что в вечности каждый получит лишь небытие. Вы обвиняете других в том, чем страдаете сами, вот в чем проблема. Ваши выкладки висят на эмоциях, на честном слове, но важно помнить, что все это обрывается. Эмоции – слишком слабый аргумент для Вселенной, чтобы заставить ее вас слушаться.

      Томашевский рявкнул:

      – Ваши глупые, злобные сказки изгоняют человека из так называемого рая за то, что он ослушался авторитета, запрещавшего знать добро и зло, завистливое божество боялось, что человек с ним сравнится…

      – Еще один пример вопиющей алогичности, – с восторгом воздел руки Беркли, – как может убыть что-то от абсолютной бесконечности, если что-то еще к ней присоединится? Для нее просто ничего не изменится, поэтому ваше объяснение не выдерживает даже самого первого, простого вопроса. Я полагаю, ни у кого не осталось сомнений?

      Зал пришел в возбуждение, аудитория гудела, отрывистые шепотки раздавались то там, то тут.

      Что до меня, я мало что знал о религиях, не сказать, чтобы интересовался – но чисто логически приходится признать, что Беркли рассуждает более связно. Томашевский хотел что-то выкрикнуть, но директор поднял руку.

      – Время вопросов из зала!

      Первой руку подняла Эвелин, адресуя вопрос Беркли. «Выслуживается на поддержке сторонника официоза» – с отвращением подумал я.

      – Профессор Беркли! – прозвенел энергичный голосок, – не могли бы вы повторно пояснить нам один момент? Ведь действительно, большинство людей не эгоисты, живут нормальной жизнью, любят близких. Почему этот принцип не объективен хотя бы для них?

      Беркли улыбнулся еще шире.

      – Моя милая, как раз потому, что нельзя быть «объективным для кого-то». Объективность по определению имеет статус всеобщности, и логически даже одно исключение опровергает утверждение. Есть, впрочем,