Коронованный рыцарь. Николай Гейнце

воспоминаниях его раннего детства играл роль горбун и, быть может, антипатия к ним и была впечатлением, произведенным на его детский мозг этим первым, встреченным им в своей жизни горбуном.

      Владимир Павлович стал ходить по кабинету и затем прошел в спальню.

      Там был еще беспорядок.

      Петрович, видимо, ошеломленный внезапным увозом своего барина, не привел в порядок этой комнаты. Постель была раскрыта. На столике около нее лежала французская книга.

      Виктор Павлович машинально взял ее и стал перелистывать. Это была «La conjuration de venise, par Saint-Real».

      Он заинтересовался книгой, и взяв ее с собой, снова прошел в кабинет.

      Вскоре туда подал ему Петрович кофе со сливками и с печеньем. Виктор Павлович почти насильно принудил себя выпить чашку кофе и съесть сухарь. Несмотря на то, что он был с дороги, ему не хотелось есть. Отсутствие дяди его начинало беспокоить не на шутку.

      «Может быть Петрович знает!» – мелькнуло в его голове.

      – Петрович! – крикнул он.

      – Что прикажете? – появился тот из спальни, за уборку которой только что принялся.

      – Похвисневы здесь?..

      – Генерал Владимир Сергеевич с барыней и барышнями?..

      – Здесь…

      – А где живут?

      – Далеко-с… У Таврического сада… почти что за городом… свой домик купили-с…

      У Виктора Павловича отлегло от сердца.

      «Они здесь, а он сюда приехал для них и лучше сказать для нее… Ну, а та, другая?..» – вдруг восстал перед ним грозный вопрос.

      Петрович снова скрылся в спальню. Оленин, бросив книгу, откинулся на спину кресла и весь отдался тяжелым воспоминаниям и радужным мечтам.

      VIII

      Раннее детство

      Виктор Павлович Оленин родился 31 января 1768 года, почему, по старике, и назван был Виктором.

      Он был первый и единственный сын отставного бригадира Павла Семеновича Оленина и рождение этого первенца стоило жизни его матери.

      Через неделю, а именно 7 февраля, Ольга Сергеевна Оленина, урожденная Дмитревская, скончалась.

      За неделю до родов она ездила в гости к соседям в одних башмаках и шелковых чулках и простудилась.

      Вскоре она почувствовала колотье в боку, но не обратила на это внимания, и хотя боли увеличились, но, предполагая, что они следствие ее положения, она никому не говорила о них, пока не наступил час родов.

      Родила она благополучно, но болезнь стала усиливаться не по дням, а по часам, и наконец разлилось молоко.

      Напрасно Карл Богданович, немец-лекарь, давал микстуры, порошки, ставил мушки и пиявки – ничто не помогало.

      Дня за три до смерти Карл Богданович приехал ее навестить.

      – Что, колбасник, – сказала она ему, в то время, когда он щупал ее пульс, – ты говорил, что мне к твоему приезду будет хуже, ан мне лучше: теперь я не чувствую никакой боли.

      Карл Богданович горько улыбнулся на эти слова больной, сказал «гм» и уехал.

      У постели больной сидела Фекла Парамоновна – одна из дворовых женщин, которой поручено было наблюдать