Аракчеев. Николай Гейнце

прочесть записку, на улице же было темно.

      XX

      Разрушенный идеал

      «Мне необходимо вас видеть. Приходите завтра в четыре часа и подождите меня вблизи нашего дома, но так, чтобы вас не заметили. Я пойду к Бахметьевой в сопровождении горничной. Надо сделать вид, что мы встретились случайно.

Н.»

      Николай Павлович несколько раз перечел эту записку и в глубоком раздумьи откинулся на спинку кресла, стоявшего в его спальне.

      – Иди спать, я разденусь сам, – кивнул он явившемуся было в спальню слуге.

      Тот так же неслышно вышел, как и явился.

      – Неужели я мог в ней так ошибиться! – произнес, спустя несколько минут, Зарудин, встал, снял сюртук и начал медленно ходить по мягкому, пушистому ковру, покрывавшему пол небольшой комнаты, служившей ему спальней.

      «Наталья Федоровна и… назначенное свидание!» – это положительно не укладывалось в его голове. Недаром он так бестактно, так грубо вел себя относительно Кудрина, когда тот передал ему о полученной записке.

      Если бы последняя и теперь не была зажата в его руке, он не поверил бы никому.

      Как девушка, перед которой он преклонялся, которую считал идеалом женщины – человека, вдруг моментально упала в его глазах в ряды современных девушек, вешающихся на шею гвардейцам.

      Эта мысль положительно жгла мозг идеалиста Зарудина.

      Он готов был бы лучше перенести все муки отвергнутой любви, умереть у ног недосягаемого для него кумира, чем видеть этот кумир поверженным – ему казалось это оскорблением своего собственного чувства, унижением своего собственного «я», того «я», которым он за несколько часов до этого охотно бы пожертвовал для боготворимой им девушки.

      А теперь эта девушка так неожиданно, так низко пала в его глазах, а с ней вместе пало и разбилось его чувство, он сам к себе даже почувствовал презрение за это чувство.

      Он сознавал, что не мог извинить ей, подобно Кудрину, этого первого дебюта на сцене заурядного житейского романа; для Андрея Павловича она была просто милая девушка невеста, будущая хорошая жена, для него же она была божество, луч света, рассекавший окружающий его мрак.

      И этот луч погас.

      Зарудин все продолжал ходить по кабинету и все более и более разжигал свою фантазию, разжигал до физической боли, до того, что начал почти чувствовать ненависть к той, которая на завтра назначила ему свидание.

      Когда же полет его фантазии дошел до своего апогея, то, как всегда, наступила реакция.

      – Но, быть может, это совсем не любовное свидание, быть может, ей нужно что-нибудь передать мне, попросить совета, помощи, сделать поручение, быть может, она обращается ко мне, как к другу, как к брату!

      Зарудин остановился и даже ударил себя рукой по лбу.

      – Это верней всего, а я, несчастный, клевещу на нее, на эту чистую девушку… Боже, какой я низкий, подлый человек… Это более чем «некрасиво», – припомнилось ему выражение Кудрина, – это возмутительно, этому нет имени, – добавил он от себя.

      Началось самобичевание.

      Только