Вайдекр, или Темная страсть. Филиппа Грегори

для деревенских работников, то для пастухов она стала просто проклятием. Особенно в эту зиму, поскольку снег лег так рано и так плотно, что овец не успели согнать в долину, чтобы они могли дать приплод в более подходящих условиях. Целыми днями мы бродили по холмам, проваливаясь в снег, и пробовали длинными пиками наст, пытаясь обнаружить под ним занесенных снегом животных. Найденных овец мы быстро откапывали.

      Мы потеряли очень мало животных, потому что я заставляла людей работать с самого рассвета до сумерек, в ответ они полушутя посылали мне проклятия, от которых мне следовало свалиться с седла в обморок, но вместо этого я смеялась как сумасшедшая.

      Этой зимой я завоевала их глубокое уважение. Если работники и арендаторы видели меня каждый день, то пастухи работали всегда в одиночестве. Только во времена стихийных бедствий, подобных нынешнему, когда большая часть стада лежала погребенной под шестифутовым слоем снега, они работали все вместе под началом кого-нибудь из господ. Они быстро оценили преимущество, которое давала мне лошадь, и ругали меня почем зря, пытаясь поспеть за мной, падая и оскальзываясь на холме, а я как ни в чем не бывало продолжала скакать. Неожиданно выяснилось, что ни один из них, даже самый старый и мудрый, не может лучше меня найти отставшую овцу или догадаться, где прячется отбившееся стадо животных.

      И когда мы наконец собрали вместе замерзших овец, пастухи с удивлением убедились, что я не собираюсь возвращаться домой и, хотя продрогла и устала не меньше их, буду, следуя за стадом, погонять и разыскивать отставших, пока мы не доставим всех их в низину.

      Только тогда, когда ворота будут заперты и сено надежно прикроет весь снег на выгоне, наши пути разойдутся. Пастухи пойдут копать картошку, брюкву или турнепс себе на обед или же будут чинить прохудившуюся кровлю и ставить силки на кроликов. И будут работать, работать, работать безостановочно, пока не упадут мертвецки усталые в постель, часто даже не найдя в себе сил снять мокрую одежду.

      А я поскачу домой, брошу поводья подбежавшему конюху, взбегу по лестнице в свою комнату и окунусь в ванну перед горящим камином, а Люси будет все подливать и подливать из кувшина горячую воду, пока наконец не скажет:

      – Ой, мисс Беатрис! Да вы совсем сварились! Вы вся такая розовая!

      Только когда моя кожа начнет чувствовать тепло, я вылезу из ванны, вытрусь насухо льняным полотенцем, а Люси будет расчесывать и убирать мои волосы к вечеру.

      Я могла болтать с мамой во время обеда, но, видя ее полную неосведомленность в хозяйственных делах, быстро теряла терпение. Ей не нравилось то, что я делала, но даже она не могла не признать, что когда наше благосостояние пропадает под снегом, то тут уж не останешься равнодушным.

      Правда, однажды, когда поднос с чаем уже стоял в гостиной, а я совсем клевала носом, мама возмутилась.

      – Ты никуда не годишься, Беатрис, – сказала она, глядя на мою испорченную вышивку, которая уже в течение недели то вынималась, то укладывалась обратно в корзинку. – Совсем не похоже, что у меня есть дочь.

      – Извини, мама, –