Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим. Чарльз Диккенс

заставило еще сильнее почувствовать, что там мое родное гнездо и моя мать – мой друг и утешитель.

      Эти чувства овладели мною в дороге, и, по мере приближения к дому, чем более знакомыми становились места, мимо которых мы проезжали, тем сильней жаждал я добраться до дому и упасть в объятия матери. Однако Пегготи не только не разделяла моего волнения, но пыталась (впрочем, очень ласково) его сдержать и казалась смущенной и расстроенной.

      Тем не менее бландерстонский «Грачёвник» должен был появиться (как скоро – это зависело от желания лошади возчика) – и он появился. Я хорошо помню его в тот холодный серый день, под хмурым небом, угрожавшим дождем.

      Дверь отворилась, и в радостном волнении, не то плача, не то смеясь, я искал взглядом мать. Но это была не она, а незнакомая служанка.

      – Пегготи! Разве она не вернулась домой? – воскликнул я горестно.

      – Нет, нет, она вернулась. Подождите немного, мистер Дэви, и я… я вам кое-что расскажу… – ответила Пегготи.

      Вылезая из повозки, Пегготи от волнения и по врожденной своей неловкости зацепилась и повисла, словно самой неожиданной формы гирлянда, но я был слишком огорчен и растерян и ничего ей не сказал. Спустившись наземь, она взяла меня за руку, повела в кухню и закрыла за собой дверь.

      – Пегготи, что случилось? – спросил я, перепугавшись.

      – Ничего не случилось, дорогой мистер Дэви, – ответила она, притворяясь веселой.

      – Нет, нет, я знаю, что-то случилось! Где мама?

      – Где мама, мистер Дэви? – повторила Пегготи.

      – Да! Почему она не вышла мне навстречу и зачем мы здесь, Пегготи?

      Слезы застлали мне глаза, и я почувствовал, что вот-вот упаду.

      – Что с вами, мой мальчик? – воскликнула Пегготи, подхватывая меня. – Скажите, мой миленький!

      – Неужели она тоже умерла? Пегготи, она не умерла?

      Пегготи крикнула необычайно громко «нет!», опустилась на стул, начала тяжело вздыхать и сказала, что я нанес ей тяжелый удар.

      Я обнял ее, чтобы исцелить от удара или, быть может, нанести его в надлежащее место, затем остановился перед ней, тревожно в нее вглядываясь.

      – Дорогой мой, – сказала Пегготи, – следовало бы сообщить вам об этом раньше, но не было удобного случая. Может быть, я должна была это сделать, но китагорически, – на языке Пегготи это всегда означало «категорически», – не могла собраться с духом.

      – Ну, говори же, Пегготи! – торопил я, пугаясь все более и более.

      – Мистер Дэви, – задыхаясь, продолжала Пегготи, дрожащими руками снимая шляпку. – Ну, как вам это понравится? У вас теперь есть папа.

      Я вздрогнул и побледнел. Что-то, – не знаю, что и как, – какое-то губительное дуновение, связанное с могилой на кладбище и с появлением мертвеца, пронизало меня.

      – Новый папа, – сказала Пегготи.

      – Новый? – повторил я.

      Пегготи с трудом открыла рот, словно проглотив что-то очень твердое, и, протянув мне руку, сказала:

      – Пойдите