Я русский. Вольная русская азбука. Александр Образцов

Все во мне всколыхнулось. «Бедные хохлы! – подумал я. – Как тяжело даются вам там, в полудиких степях карбованцы! Дай-ка я поддержу коммерцию. Может быть, вы станете немного лучше относится к нам ко всем».

      Хозяин «Смерички» В. Плитус сидел смурной и печальный. Может быть, его флегматизм так подействовал на меня, но я без разговоров оплатил ему стоимость досок и поехал ждать.

      Ждал, ждал, ждал.

      Потом снова поехал в Приозерск. В.Плитус сидел все такой же смурной и печальный. На этот раз он сообщил мне о том, что стоит жара. Я выглянул в окно. Действительно, согласился я, жара.

      Третьи сутки пью, сказал В. Плитус и жадно глотнул воды из чайника через ржавый носик. Пить в жару лучше по ночам, посоветовал я. Он кивнул.

      Лег бы сейчас на титьку, жалобным голосом сказал он. Я промолчал. Желание В. Плитуса было мало гигиеничным.

      Лесу нет, сказал он. Когда будет, спросил я. Ждем, сказал он, и уронил голову на журнал учета.

      Так. Жизнь снова бросила меня в лабиринт людских страстей. Надо выбираться. Самое печальное, что деньги уплачены. Вместо денег у меня в кармане бумажка с печатью, которую сам В. Плитус назвал недействительным кассовым документом. Он меня предупредил, все честно. Разве он виноват в том, что я такой дурак?

      Мой ответный ход был тонок: я передал через своего хорошего знакомого, пожарного инспектора предостережение В. Плитусу. Я сказал, что я пишу в газете. Пусть думает.

      Ход В. Плитуса последовал еще через два дня: урча, подрулил «Урал» и вывалил доску.

      Доска была еловая вместо сосновой, и состояла из сучков вперемешку с трещинами. Чихал он на газету.

      Таким образом, в следующий раз я стану выбирать доски поштучно. Я ни копейки не дам за брак, не дам вперед, не дам за мир и дружбу славянских и финно-угорских племен.

      Вот только следующего раза может и не быть: зачем мне теперь доски?

      Теперь мне необходим цемент.

      Сгорела школа

      В половине пятого утра 19 августа 1996 года жители поселка Синево Ларионовской волости Приозерского района Ленинградской области проснулись от пальбы. В ночное небо взвивались куски раскаленного шифера. Горела школа, самое большое и старинное здание Синева. Она служила системе народного образования еще при Маннергейме.

      Две пожарные машины из Приозерска вовсю поливали белое жадное пламя, дорвавшееся до финского довоенного бруса. Пламя отражалось в глазах молчаливой толпы жителей Синева и дачников. Наверняка в толпе же были и поджигатели, малолетние любители «кислоты». Они зажгли с вечера костерок в пустующем здании, на чердаке.

      Через два дня я встретился с кузнецом одного из петербургских таксопарков Виктором Омельяненко. Он тридцать пять лет назад бегал через дорогу в эту школу.

      – Японский бог! – сказал Виктор. – Даже уголовного дела не завели! Мать-то их перемать! А завтра они пойдут по дворам! Присудили бы родителям по пять лимонов, да вывели бы корову со двора с судебным исполнителем – тогда бы не лезли