Девушка с глазами цвета неба. Элис Петерсон

покачала головой.

      – Это четыре покупки. Я разрешила одну.

      Он бросил их в тележку.

      – Я хочу все!

      Я вынула сникерс и Кайли. Хотя Кайли мне нравится… – может, оставить? Нет, одернула я себя. Джордж выхватил у меня диск и снова бросил в тележку.

      – Нет, – отрезала я, стараясь, чтобы мой голос звучал негромко и спокойно. Мимо прошел мужчина. Он что-то проворчал насчет избалованных в наши дни детей.

      – НЕТ, ДЖОРДЖ! – резко и громко сказала я.

      Сын заплакал. Можно было подумать, что я переехала тележкой Рокки и вернулась, чтобы полюбоваться на ущерб. Снова вокруг косые взгляды и неодобрительные возгласы.

      «Не обращайте внимания. Если ваш ребенок устраивает сущий ад из-за сладостей, не идите у него на поводу», – советовала в своей книжке писательница.

      Джордж пошел вразнос; слезы ручьем лились по его щекам.

      – Я хочу диск с Кайли. Там есть песня «Локомоушн».

      – Ладно, Кайли мы оставим, но это означает, что не будет сладостей.

      – Но я хочу шербет! – продолжал ныть сын.

      На нас оглянулась какая-то женщина. Вокруг нас с Джорджем уже собиралась толпа зевак, словно при автомобильной аварии.

      – Я съем это не сразу, – настаивал сын, глядя на меня с мольбой. – МАМ, Я ХОЧУ ВСЕ!

      Мне стало нехорошо. Снова меня преследовал этот навязчивый запах кофе.

      – Ладно, бери все. – У Джорджа мгновенно высохли слезы, а на лицо вернулась улыбка, словно нарисованная чьей-то неторопливой рукой. Я продолжала толкать тележку.

      – Моему папе нравится «Джемми Доджерс», – сообщил Джордж одной из продавщиц, когда мы пришли к полкам с печеньем. Он схватил пять пачек; еще пять упали на пол. Извинившись, я схватила его за руку и велела держаться за ручку тележки. Мне в ноздри бил запах кофейных бобов и теплого белого хлеба, свежего, только что из печи. Я закрыла глаза.

      – Ма! – Наша тележка врезалась в стеллаж с кондитерскими товарами. Туда, где можно было самим взвешивать сладости. Разумеется, Джордж тут же с жадностью запустил руку в одну из коробок.

      – Она что, не в себе? – неодобрительно пробормотал кто-то.

      Я не могла пройти через все это еще раз. Я хорошо помнила, как маленькие ручки Джорджа цеплялись за прутья детской кроватки, как он тряс ее и орал так, словно я посадила его в клетку. Я родила не ребенка; это был дикий зверек, превращавший мою жизнь в ад. Сейчас я люблю Джорджа, но тогда…

      Иногда я просто видеть его не могла.

      Он вывинчивал прутья из кроватки.

      Открывал окна. Пытался выпрыгнуть из них.

      Пролил эмульсионную краску на новый ковер.

      Отрывал от стены обои; срывал занавески. Снимал ручной тормоз. ДТП. Нас извлекали из автомобиля. Вызывали полицию.

      Нет, я не хочу пройти через это еще раз. Не хочу и не буду. Я хочу жить нормальной жизнью. Хорошей жизнью! Я не хочу возвращаться в те дни.

      В тележку падали сладости. Внезапно Джордж превратился для меня в абстрактную фигуру.