Иней. Анна Инк

в мягкую грудь и покатые бока? Я снова зажмуриваюсь: да, это доски, серые и бесцветные от постоянных дождей, они прибиты друг к другу, и образуют строгие геометрические фигуры между собой: квадраты, прямоугольники, треугольники. У этого сооружения несколько уровней, основанием оно утопает в коричнево-зелёной жиже у ног женщины, а на вершине я вижу… кресло? Мы видели такое с Никитой в магазине Икеа, и очень хотим купить его в первую очередь, если у нас будет своя квартира. Оно недорогое, простое, глубокого коричневого цвета. Никита мечтает, как будет сидеть в нём по вечерам с книгой – ведь когда-нибудь у него появится время для того, чтобы читать перед сном что-то помимо литературы о строительстве. Он мечтает, как будет засыпать в нём, пока я убаюкиваю нашего малыша; а потом я приду к нему, нежно разбужу, чтобы мы легли спать в обнимку в нашу кровать. Да, я вижу и рулон детских обоев несколькими уровнями ниже: на них жёлтые утки с красными клювами и коричневые плюшевые медведи с синими мячиками. Рулон приставлен к одной из досок, и часть обоев размотана и повисает в воздухе. А вот какая-то белая тряпочка, скомканная и смятая ветром, держится на одном гвозде, вбитом в доску: по-моему, это фата – полупрозрачная, с кружевами, её кромка почти дотягивается до кожи женщины. Я вижу привязанный к бежевой веревочке шильдик Kia, который вверх ногами висит на металлическом крючке – такую машину мы хотели бы взять, когда сможем позволить себе кредит. Я прорисовываю эти вещицы очень скрупулёзно, хотя они кажутся мне совсем не вписывающимися в центральную идею картины. Хотя, откуда я знаю, что это за идея? Мою руку с кистью будто ведёт какая-то высшая сила, и я старательно вырисовываю завитки и чёткие линии других бытовых мелочей, разбросанных по строительным лесам: набор кастрюль, средство для посудомоечной машинки, буклет с названием туристической фирмы и египетскими пирамидами… Всё, я замираю. Мне в голову приходит новый вопрос: почему с такой тоской женщина смотрит на это сооружение? Почему её губы так плотно сжаты, как будто она прилагает очень много усилий, чтобы удержать что-то в своих руках? И я ищу положение для её рук. Они вытянуты вверх, над её головой. Её мышцы напряжены до предела, даже венки выступают на руках, её пальцы побелели от тяжести, растопырены. Она держит в них огромный чан, который чернеет громоздким булыжником на фоне невесомых облаков – они окутывают его, пытаются скрыть своей дымкой бурлящую в нём терракотово-малиновую лаву. Лава пузырится, кипит. Как же этой женщине тяжело и больно держать его! Он обжигает её пальцы, он вдавливает её сильное тело в ту болотообразную жижу, которая расползается у её ног. Она сидит в позе лотоса, и её голые пальцы на ногах уже перепачканы, забрызганы подсыхающим зеленоватым месивом. Краски, которые я беру для чана с лавой, перекрывают всё оставшееся место для смешивания красок на палитре, они резко контрастируют со всеми уже использованными цветами. Мне приходится потратить время на очищение