Жизнь и учение святителя Григория Богослова. Митрополит Иларион (Алфеев)

о мере[209]. Во-вторых, юношам

      И, конечно, всем, кто любит словесность,

      Хотел я, словно некое приятное лекарство,

      Дать нечто привлекательное для убеждения к полезному,

      Чтобы искусством подсластить горечь заповедей…

      В-третьих… не хочу, чтобы в словесности

      Преимущество перед нами имели чужие…

      В-четвертых, изнуряемый болезнью,

      Я обретал радость в стихах, как старый лебедь,

      Который говорит сам с собою и хлопает крыльями,

      Воспевая не песнь плача, но песнь исхода[210].

      Автобиографические стихи позднего периода приоткрывают перед нами внутренний мир Григория в годы его старости. Он много думает о смысле жизни и о смысле страданий. Как и прежде, он любит предаваться размышлениям на лоне природы:

      Вчера, сокрушенный своими скорбями, сидел я вдали от людей

      В тенистой роще и скорбел душой.

      Ибо люблю такое лекарство в страданиях,

      Охотно беседуя сам со своей душой.

      Ветерки шептали вместе с поющими птицами,

      Навевая сон с древесных ветвей,

      Особенно тому, кто изнемог душой. А с деревьев

      Звонкие кузнечики, любимцы солнца,

      Оглашали своим треском весь лес.

      Рядом была прохладная вода, которая омывала мои ноги…

      Я же, увлекаемый парением ума,

      Наблюдал в себе такую борьбу мыслей.

      Кем я был? Кто я есмь? Кем я буду? Не знаю этого ни я,

      Ни тот, кто превзошел меня мудростью…

      Я есмь. Но скажи, что это значит? Что-то от меня уже в прошлом,

      Чем-то я являюсь сейчас, а чем-то буду, если только буду…

      Говорят, что есть страна без зверей, как некогда Крит,

      И есть страна, где не знают холодных снегов;

      Но из смертных никто никогда еще не мог похвалиться тем,

      Что, не испытав тяжких бедствий жизни, перешел отсюда.

      Немощь, нищета, рождение, смерть, вражда, злые люди –

      Эти звери на суше и на море – все скорби: такова жизнь!

      И как видел я много несчастий, ничем не подслащенных,

      Так не видел ни одного блага, которое было бы полностью

      Лишено скорби – с тех пор, как к горькому наказанию

      Приговорило меня пагубное вкушение и зависть противника[211].

      В поздних стихах Григория преобладают пессимистические настроения. Он часто вспоминает прежние обиды, жалуется на одиночество и болезни, говорит о старости и богооставленности. Нередко слышна в его словах неудовлетворенность сделанным, опасение за то, что останется незавершенным труд его жизни, что некому будет отредактировать и подготовить к изданию его сочинения:

      …Я плачу о том, что отвернулось от меня животворное око

      Великого Христа, Который когда-то внимательно следил за мною,

      Готовил меня к славе еще во чреве чистой матери моей,

      Избавлял от холодного моря и от страстей.

      Плачу

209

Или «метре».

210

PG 37, 1331–1333 = 2.408–409.

211

PG 37, 755–760 = 2.41–43. В последних двух строках речь идет о грехопадении Адама.