Станция назначения – Харьков. Юрий Михайлович Кларов

я предпочитаю спать – с двенадцати до шести.

      Сухов слегка сконфузился.

      – Ч-чрезвычайные обстоятельства, Лев Самойлович.

      – Да, да, я понимаю, – кивнул ювелир и неожиданно улыбнулся: – А рубины с сапфирами мог себе разрешить только Позье… Слышали пословицу: что позволено Юпитеру, то не дозволено быку? Сейчас стараются избегать таких сочетаний. Двадцатый век – век приглушенных тонов. А впрочем… Когда говорят пушки, музы молчат. – Он вздохнул. – Молчат и стоят в очереди за хлебом. Честь имею.

      Борин подкрутил фитиль в керосиновой лампе, которая висела рядом с электрической, и вопросительно посмотрел на меня:

      – Вам решать, Леонид Борисович…

      Да, решать, к сожалению, нужно было мне, и никому иному. И от моего решения зависело многое, может быть, все. Но как решать это уравнение, в котором столько неизвестных?

      Ни Улиманова, ни Кустарь последнее время у члена Союза хоругвеносцев не появлялись. Табакерку ему отдали еще до обыска у канатчицы. Так? Так. Но… И вот тут начиналась бесконечная вереница всяческих «но», «возможно», «если».

      Одну ли табакерку работы Позье передали Глазунову? Ведь не исключено, что в результате налета Кустарь стал обладателем всех ценностей «Алмазного фонда».

      На квартире Улимановой ничего из принадлежащего «Фонду» не нашли. Не оказалось ли все это в сейфе у Глазунова? Тогда разыскное дело можно завершить немедленным обыском.

      Два-три часа – и все. Одним ударом мы разрубим все узлы и вернем ценности республике.

      «Гром победы, раздавайся! Веселися, храбрый росс!»

      Но не торопись веселиться, храбрый росс. Прежде подумай. Хорошенько подумай, не спеша.

      А если налетчик поживился у неизвестных только табакеркой, тогда как?…

      То-то и оно.

      Или другой вариант. Кустарь действительно завладел сокровищами «Фонда», но Глазукову передал для реализации лишь табакерку. Остальное хранится бог весть где – у Иванова, Петрова, Сидорова.

      Что тогда?

      Обыск на квартире Улимановой, обыск в доме Глазукова… Улиманова же не последняя дура. Она не может не понять, что происходит. И Кустарь не идиот. А Глазунов?

      Сухова позвали к телефону. Он с видимым сожалением оставил творение Позье и вышел.

      Филимонов бестолково бегал по комнате, натыкаясь на мебель. Опрокинул стул. Поднял, извинился, конфузливо зашмыгал носом. Кажется, он продолжал свой немой диалог с совестью. С медальона на табакерке улыбалась бело-розовая, как пастила, Елизавета. Не в пример мне, веселая императрица все умела воспринимать с улыбкой… даже географию. Кажется, до конца своих дней она так и не узнала, что Англия – остров. Но веселиться ей это не мешало. Хороший характер был у Елизаветы.

      Филимонов наконец налетел на стол и ушиб колено. Сморщился от боли. Растирая ногу, спросил:

      – Выходит, к ногтю Анатолия Федоровича-то?

      – Побегайте покуда в коридоре, любезнейший, – посоветовал ему Борин. – Мы вас потом пригласим…

      – Можно и в коридоре, – согласился приказчик.

      У