Станция назначения – Харьков. Юрий Михайлович Кларов

него ко мне дело?

      – Видимо. Во всяком случае, он вас разыскивал. Вы, кажется, о чем-то его просили.

      Муратов подозрительно посмотрел на меня, потом на американку. Та встала.

      – Вы нас покидаете?

      – К сожалению.

      Мы обменялись рукопожатиями.

      – Надеюсь, вы меня извините? – почти кокетливо сказала она.

      – Безусловно.

      Спина у нее, как я убедился, была тоже прямоугольной. В этом был определенный шарм.

      Муратов допил чай. Поставил чашку на стол. Искоса поглядел на меня:

      – Насчет Липовецкого соврали небось?

      – Скажем так: использовал тактический маневр.

      – Тактический?

      – Именно. Думаю, ей это пригодится. Ведь она приехала сюда изучать тактику…

      Отец чмокнул губами:

      – А вы веселый человек, Косачевский. Истинно русский. Россия, она страна веселая. Со времен Ивана Грозного веселится. Ее кнутами – хихикает. На дыбу – хохочет. Теперь вот ваши чрезвычайки ее к стенке поставили. А ей хоть бы что, и у стенки пляшет… Вприсядочку. Раз-люли-люли малина, – ввернул он «истинно русское выражение», которое на досуге извлек из словаря где-нибудь в Вене или Мадриде. – Ну-с, чем обязан?..

      Его уши налились кровью, а небесно-голубые глаза стали прозрачными от бешенства. Какие уж там внуки, садик да сентиментальные романы? Динамитику бы нам пуд-другой…

      – Рад, Христофор Николаевич, – сказал я.

      – Чему? Тому, что страна веселая, или тому, что к стенке ее поставить ухитрились?

      – Нет.

      – А чему же?

      – Тому, что вы еще не растеряли былого пыла. Вашей молодости радуюсь, Христофор Николаевич. Радуюсь и немного завидую. Но стоит ли так волноваться? Пусть себе веселится. Разве переделаешь характер? Да и не такое уж плохое качество жизнерадостность.

      – Э-хе-хе!

      Он вздохнул, подложил себе под спину подушечку и вновь превратился в милого старичка, думающего о своей душе и вечности.

      – Чем же обязан, мой дорогой?

      Приступить к цели своего визита я поостерегся. Пусть Муратов сначала остынет. «Алмазный фонд» лучше оставить на десерт. А вместо закуски можно предложить беседу о Махно. Почему не рассказать о встрече с ним? Только сделать это следует деликатно – без иронии, но и без настораживающего восхищения. Дескать, чужак, конечно, разбойник, однако какая широта натуры, размах, сила воли!

      Я полагал, что обида Отца на любимца не была чрезмерной. Излишне веселая Россия, верно, доверия не оправдала: взяла и кинулась очертя голову в объятия к большевикам, которые только о том и мечтают, как бы поскорей поставить ее к стенке. Массы, те тоже, прямо скажем, по-свински с Отцом поступили, в самую душу харкнули. Что же касается Махно… Ну что с Нестора Ивановича возьмешь? Человек есть человек… Ну ошибся малость. Ну, убил вгорячах не того, кого нужно. С кем не бывает? Опять же отсутствие культуры, поверхностное знакомство с идеями анархизма, дурное влияние большевиков… В конце концов, сам Отец тоже не без греха. Разве всегда его бомбы взрывались