Станция назначения – Харьков. Юрий Михайлович Кларов

о чем поговорить.

      В его приторном, как патока, голосе ощущалась кислинка. Но заниматься дегустацией мне было ни к чему.

      – Когда можно к вам приехать?

      – Завтра в середине дня вас устраивает?

      – Я бы предпочел сегодня.

      – Как всегда, торопитесь? Ну что ж, можно и сегодня. Я не у дел. Когда прикажете ждать?

      – Через час, – сказал я и, положив на рычаг трубку, дал отбой.

      Муратов снимал квартиру на окраине Москвы в ветхом деревянном доме, первый этаж которого некогда занимал магазин бакалейных и колониальных товаров.

      На шаткой лестнице, ведущей на второй этаж, к затхлому запаху гнилой древесины примешивался густой аромат корицы и других экзотических пряностей.

      Открыла мне пожилая простоволосая женщина, видимо, хозяйка.

      – К Муратову, что ли?

      Я кивнул.

      – Ноги вытрите.

      Рекомендация была нелишней: двор, в глубине которого стоял дом, был запружен грязью.

      Из глубины большой полутемной передней появилась другая женщина, сухощавая, светловолосая. Казалось, она только что сошла с полотна художника-кубиста: вычерченные с помощью линейки идеально прямые линии узкого лица, тупые углы бровей, треугольник маленького подбородка – ни одной округлой линии. Портрет неизвестной был выполнен в серебристо-серых тонах.

      – Драуле, – сказало произведение кубиста и протянуло мне угловатую костлявую руку.

      Об этой американской анархистке, приехавшей в Россию для изучения тактики русских анархистов в условиях Гражданской войны, я слышал от Зигмунда, которому она успела порядком надоесть.

      При всех своих сомнительных достоинствах Драуле отличалась двумя несомненными недостатками: приличным знанием русского языка и неисчерпаемой любознательностью.

      Устав от бесконечного потока вопросов, Зигмунд мечтал сплавить американку куда угодно, даже к батьке Махно. «Если «длинноволосый мальчуган» в конце концов ее пристрелит, то меня не будет среди тех, кто бросит в него камень», – доверительно сказал он мне.

      – Прошу вас, – гостеприимно сказала Драуле.

      Похоже, она была здесь своим человеком. Меня это не обрадовало. Я бы предпочел побеседовать с Муратовым с глазу на глаз. Но выхода у меня не было.

      Я ожидал застать Отца за разработкой конструкции новой бомбы, предназначенной стать надежным залогом грядущего счастья человечества и отправной точкой для всемирной гармонии. Но ошибся. Муратов сидел на цветастой козетке и мирно пил морковный чай с сахарином. Заходящее солнце высвечивало его серебряные волосы. Этот милый хрупкий старичок, от которого веяло покоем и патриархальностью, не имел ничего общего с известным террористом.

      Динамит? Международные заговоры? Выстрелы? Покушения? Ну что за фантазии!

      Такие старцы копаются не спеша в саду, рассказывают сказки внукам, поучают сыновей («В наше время, мой милый…») и читают на ночь сентиментальные романы из жизни добропорядочных