Ревность. Татьяна Григорьева

и молчать. Он не хотел причинять мне боль, и я не проявила обиды, запрятала внутрь.

      Мы оба молчали. Оба не знали, куда идти теперь. Оба одинокие, понимали, что идиллия, начавшаяся в новогодний вечер, закончилась. Меня переполняло чувство горечи, но я старалась не подавать виду. Может, нужно было все разом разорвать?.. Но он же целых двадцать дней мне устраивал праздники. О том, что он старался ради себя тоже, в тот момент значения не имело и не думалось.

      «Пусть помогать ему, но не быть одной!..» Я запрятала поглубже свое разочарование и вызвалась помочь. В страдании он вдруг показался мне каким-то жалким, даже как-то ссутулился. Стала убеждать, что если так сильно любит – не должен отступать, что возможно Мира обижена, что за столько лет он не сделал ей предложения и вдруг появился человек, который тут же предложил жениться. Даже предложила встретиться с Мирой и убедить ее вернуться к Максу. Не могла оставаться в стороне от его страданий.

      – Нет, бесполезно. Мне уже Регина один раз пыталась помочь, ездила со мной к ней, не помогло.

      Он не находил себе места. После он признает, что был восхищен тем, что я повела себя в тот момент как друг, вызвалась ему помочь.

      Он протянул несколько исписанных листов бумаги:

      – Хочу показать тебе черновик письма, которое послал к ней.

      Несмотря на любопытство, мне не хотелось их читать, даже в руки брать. Оно адресовано другой женщине, и пусть они вроде бы уже расстались, все равно мне казалось, что тем самым я как бы преступаю запретную зону двоих людей. И пусть между нами отношения еще не успели «пустить глубокие корни», еще боялась, что мне будет неприятно читать.

      – Нет, оно предназначено другой женщине и очень личное, не касающееся меня.

      – Мне просто интересно твое мнение, – настоял он.

      Письмо начиналось с того, что душа его покинула тело и находится теперь все время с ней, в ее маленькой комнатке, и физическое расположение тела значения не имеет, но уже дальше все мысли и слова свелись к тому, чтобы она не совершила «непоправимую» ошибку. В целом оно не произвело на меня особого впечатления. И самое удивительное, не показалось «пропитанным любовью». Какое-то назидательное, даже в чем-то эгоистичное, но не обязаны же все люди уметь писать красивые любовные письма. Порою человека переполняют чувства, но когда он пишет – все слова получаются сухими, чужими, невыразительными, бледными.

      – Ну, что скажешь? – спросил он.

      – Идея о том, что душа путешествует теперь по ее комнате, на меня произвела впечатление, а остальное холодновато. Теплоты не хватает и любви почему-то не чувствуется. Кроме в начале «Милая…» и в конце «целую…» – дежурных фраз, – ничего не заметила. Больше назидание.

      – Может, тебе будет приятно, но она тоже сказала, что письмо холодное.

      – А когда? – я была удивлена такой оперативности.

      – Я отправил его, а потом