Дева в голубом. Трейси Шевалье

черточек – ЭТ. Изабель сравнила обе записи.

      – Но ведь это то же самое, – удивленно сказала она. – А твое имя не может быть и моим.

      – Написала его ты, значит, оно твое. Разве ты не знала? Кто пишет, тому имя и принадлежит.

      – Но… – Изабель замолчала с открытым ртом, слова никак не шли с языка. Но когда она снова заговорила, с губ сорвалось не ее, а его имя.

      – А теперь плати, – с улыбкой сказал Этьен.

      Он подтолкнул ее к валуну, встал сзади, задрал ей юбку и спустил штаны. Коленями раздвинул ей ноги и удерживал их рукой, чтобы войти внезапно, сильным толчком. Пока Этьен делал свое дело, Изабель стояла, прислонившись к валуну. Затем, коротко вскрикнув, он пихнул ее в спину и перегнул пополам, так что лицо ее и грудь оказались плотно прижатыми к камню.

      Когда он отпустил ее, она разогнулась и встала, покачиваясь. Обрывок бумаги, прилипший к ее щеке, медленно опустился на землю.

      – Ты написала свое имя на лице, – ухмыльнулся Этьен.

      Раньше ей не приходилось бывать на ферме Турнье, хотя располагалась она недалеко от отцовской, чуть ниже по реке. Кроме владений герцога, который жил в конце долины, в полудне ходьбы от Флорака, это было самое крупное хозяйство в здешних краях. Говорили, дом был построен сто лет назад и со временем обновлялся: сначала появился свинарник, потом ток, соломенную крышу заменила черепичная. Жан и его кузина Анна поженились поздно, у них было только трое детей, люди они были осмотрительные, крепкие, держались обособленно. Гости к ним редко захаживали.

      При всей их влиятельности в округе отец Изабель никогда не скрывал своего неприязненного отношения к Турнье.

      – Они женятся на кузинах, – ворчал Анри дю Мулен. – Церкви дают деньги, а нищему желудя пожалеют. И целуются три раза, словно двух мало.

      Ферма расположилась на склоне холма в виде буквы L, вход был с юга, у самого перекрестья длинной и короткой перекладин. Этьен открыл ей дверь. Родители и двое наемных работников были в поле, сестра Сюзанна возилась в дальнем конце огорода.

      Внутри было тихо, до Изабель доносилось лишь приглушенное похрюкивание свиней. Свинарник Изабель понравился, да и амбар вдвое больше, чем у отца. Она стояла посреди гостиной, слегка опираясь о длинный деревянный стол кончиками пальцев, словно боялась упасть. Комната была чистенькой, ее только что прибрали, кружки висели на стене на равном расстоянии друг от друга. Кровать занимала всю стену и была так велика, что места хватило бы не только всем Турнье, но и ее семье – до тех пор, пока не начались убытки. Сестра умерла. Умерла мать. Братья в солдатах. Остались только они с отцом.

      – La Rousse.

      Она обернулась, увидела глаза Этьена, приближавшегося к ней своей обычной развязной походкой, и попятилась назад, пока не уперлась спиной в каменную стену. Он живо оказался рядом и положил ладони ей на бедра.

      – Нет, только не здесь, – сказала она. – Не в доме твоих родителей, не на их кровати. Если твоя мать…

      Этьен убрал руки. Упоминание о матери отрезвило его.

      – Ты говорил с ними?

      Он не ответил. Его широкие