Сердца под октябрьским дождём. Дмитрий Ахметшин

он – мерзкий звук, что чуть не отбросил меня от подоконника. «Трубы? – подумал я. – Как же, скажите на милость, я вызову сантехника?»

      Шучу, я подумал об этом только сейчас, чтобы хоть немного вывести себя из предобморочного состояния.

      Я знаю, что многие неодушевлённые предметы могут издавать удивительно «живые» звуки (когда-то в детстве газовая плита в доме у родителей едва не сводила меня с ума), но этот явно подразумевал наличие диафрагмы и способность страдать.

      «Кто там?» – закричал я, скрючившись под дверью. Открыть её? Да вы что, с ума сошли?

      Звуки не прекращались. Я щёлкнул выключателем. Всё равно не прекращались. Потом в голову пришла идея. Я лёг на живот и приблизил лицо к щели под дверью. Если бы внутри кто-то был, свет не был бы таким ярким. Немного успокоился. Постучал, послушал, ещё раз постучал, не для того, кто может там находиться – я уже видел, что там никого нет – а больше для себя, чтобы вернуть способность рассуждать здраво.

      Несколько раз глубоко вдохнул и вошёл.

      Это сливное отверстие в раковине! Мать его, сливное отверстие вопило как узник концлагеря на электрическом стуле. Пожелтевший от времени фарфор обрёл форму губ, которые спазмически сжимались вокруг железной решётки слива. Звук был негромкий, но чёткий. От него у меня на несколько секунд замерло сердце и потемнело перед глазами.

      Я захлопнул дверь, не зная что предпринять. Возможно, я схожу с… нет, не стоит допускать даже такой мысли! Это мир вокруг меня чокнулся, квартира решила, что она вполне способна не считаться со своим хозяином и делать вид, что ничего не происходит, дальше просто нельзя. В кладовой есть кувалда…

      Потом дала о себе знать та моя сущность, которая не любит громких звуков и не любит ворочать тяжёлыми предметами. Может, взять подушку и попробовать придушить то, во что превратилась моя раковина?

      Не придумав ничего лучше, я пошёл за подушкой. И осел, как горе-кочевник, чья кобыла сломала ногу, здесь, за компьютером. Обнимаю подушку.

      Звуки не стихают…

      2.

      Когда стрелка часов на приборной панели перевалила за три, Юра сел за руль. Алёна была против, но он настоял, апеллируя к тому, что ей тоже необходим отдых.

      – Всё нормально, – попробовала протестовать Алёна, но в конце концов подчинилась. Пересев на пассажирское сиденье, она словно перестала чувствовать пальцами минорно-мажорную ноту всех песен о путешествиях. Хотя музыка, которую она слышала, музыка шуршания шин, кочек, рёва проезжающих мимо грузовиков и жужжания шмелей ей импонировала. Что-то важное пропало. Казалось, только её интуиция, вынуждающая подчиниться тому или иному повороту, приведёт их к Кунгельву. Только семя, давшее в её разуме первый робкий побег, способно отделить настоящее шоссе, быть может, ведущее в никуда, от потустороннего, сумеречного шоссе, словно сошедшего со страниц романов Стивена Кинга или сценариев Дэвида Линча.

      Но она не знала что муж способен ехать по этой дороге, пусть и не подозревая о её существовании, на любом транспорте, и даже идти пешком.

      Юра,