Орхидея. Николай Гарин-Михайловский

низкий поклон до земли. (Тяжело кланяется.)

      Рославлева (смущенно). Не конфузьте… Я растерялась совсем. Садитесь.

Все садятся.

      Зорин. Не теряйтесь, пожалуйста: ручаюсь вам, со мной это скоро пройдет… Жена говорит мне: «Ах, Саша, ты какой ужасный! К тебе приходят студенты, курсистки – никогда писателя в глаза не видали, – смотрят, как на бога, а ты, вместо того чтобы поддержать, пойдешь и пойдешь: „Да вы знаете, кто я?“ Все развенчать, никаких иллюзий, такой ужасный реализм!» Да, иллюзий никаких! В молодости, в самую патетическую минуту, когда, кажется, весь мир забыл, я в эту-то минуту и подлец, – точно черт мне из-за чужой спины пальцем тычет: и морщинка под глазом, и складка не так, и шейка грязная…

      Рославлева. Александр Сергеевич Зорин (добродушно). Вот вам и Александр Сергеевич… Я ведь циник… Можно курить?

      Рославлева. Пожалуйста. (Тихо Босницкому, пока Зорин достает портсигар и закуривает.) Совсем ушел?

      Босницкий (так же тихо, с гримасой). Шапка здесь.

      Рославлева возмущенно пожимает плечами.

      Зорин (Рославлевой). Ну что же, понравились вам на юбилее наши писатели?

      Рославлева. Ужасно!

      Зорин. Но больше всех Беклемишев?

      Рославлева. Я страшно люблю его сочинения.

      Зорин (добродушно). Что-нибудь читали?

      Рославлева. Я читала две его вещи. Кажется, больше и нет?

      Зорин. Больше и нет.

      Рославлева. Он хорошо пишет.

      Зорин. Хорошо… Как что…

      Рославлева. Александр Сергеевич, то, что вы пишете, с натуры или фантазия?

      Зорин. И если с натуры, то кто именно, а если фантазия, то как было в натуре? (Босницкому.) Это ведь особенная женская логика: Беклемишев писатель – это что, а вот интересно, как он пишет, кого именно пишет.

      Рославлева, Ох, опишет меня, Александр Сергеевич.

      Зорин. Вы, женщины, ведь любите, чтобы вас описывали… Иная на все пойдет: до печати – миленький, голубчик, сделайте надпись, а потом и не кланяется.

      Рославлева (лукаво). А Владислав Игнатьевич что пишет?

      Зорин (иронически). Он слишком умен, чтобы писать.

      Босницкий. Умнее Шекспира не напишу, а глупее… не стоит… Творчество ео ipso [1] уже глупая сила, – с созданным вместе рождается и то, что его разрушит… То, что сегодня ново, хорошо и умно, завтра уже станет старо, никуда не годно и глупо… а всё вместе – жизнь – одна большая, всегда несостоятельная глупость. Есть нечто более тонкое: угадать, понять это глупое… А впрочем, и это ниже достоинства, потому что вас не поймут… Что до меня, я давно уже уложил свой багаж и сижу на нем в ожидании черт его знает где запоздавшего поеада… Здесь времени хватит выпить, закусить… легкий флирт устроить и уступить его другому без гнева и сожаления… Вы скажете – провинциальный шалопай?

      Рославлева. Просто шалопай.

      Босницкий (лениво повернув голову, прищурившись, смотрит на Рославлеву). Я боюсь, что если захочу и вашу сделать кстати характеристику, то она выйдет, пожалуй, резка немного…

      Рославлева.

1

тем самым (лат.).