Русские сказки. Максим Горький

– очень просто.

      И стал читать толстые сочинения – он был действительно не глуп, понимал, что наличие мудрости всего легче доказать цитатами из книг.

      А прочитав столько мудрых книг, сколько нужно, чтобы стать близоруким, он гордо поднял нос, покрасневший от тяжести очков, и заявил всему существующему:

      – Ну, нет, меня не обманешь! Я ведь вижу, что жизнь – это ловушка, поставленная для меня природой!

      – А – любовь? – спросил Дух жизни.

      – Благодарю, я, слава богу, не поэт! Я не войду ради кусочка сыра в железную клетку неизбежных обязанностей!

      Но все-таки он был человек не особенно даровитый и потому решил взять должность профессора философии.

      Приходит к министру народного просвещения и говорит:

      – Ваше высокопревосходительство, вот – я могу проповедовать, что жизнь бессмысленна и что внушениям природы не следует подчиняться!

      Министр задумался: «Годится это или нет?»

      Потом спросил:

      – А велениям начальства надо подчиняться?

      – Обязательно – надо! – сказал философ, почтительно склонив вытертую книгами голову. – Ибо страсти человечьи…

      – Ну, то-то! Лезьте на кафедру. Жалованья – шестнадцать рублей. Только – если я предпишу принять к руководству даже и законы природы, смотрите – без вольнодумства! Не потерплю!

      И, подумав, он меланхолически сказал:

      – Мы живем в такое время, что ради интересов целостности государства, может быть, и законы природы придется признать не только существующими, но и Болезными – отчасти!

      «Чёрта с два! – мысленно воскликнул философ. – Дойдете вы до этого, как же…»

      А вслух – ничего не сказал.

      Бот он и устроился: еженедельно влезал на кафедру и но часу говорил разным кудрявым юношам:

      – Милостивые государи! Человек ограничен извне, ограничен изнутри, природа ему враждебна, женщина – слепое орудие природы, и по всему этому жизнь наша совершенно бессмысленна!

      Он привык думать так и часто, увлекаясь, говорил красиво, искренно; юные студентики восторженно хлопали ему. а он, довольный, ласково кивал им лысой головой, умиленно блестел его красненький носик, и всё шло очень хорошо.

      Обеды в ресторанах были вредны ему, – как все пессимисты, он страдал несварением желудка, – поэтому он женился, двадцать девять лет обедал дома; между делом, незаметно для себя, произвел четверых детей, а после этого – помер.

      За гробом его почтительно и печально шли три дочери с молодыми мужьями и сын, поэт, влюбленный во всех красивых женщин мира. Студенты пели «Вечную память» – пели очень громко и весело, но – плохо; над могилой товарищи профессора говорили цветистые речи о том, как стройна была покойникова метафизика; всё было вполне прилично, торжественно и даже минутами трогательно.

      – Вот и помер старикашка! – сказал один студент товарищам, когда расходились с кладбища.

      – Пессимист он был, – отозвался другой.

      А третий спросил:

      – Ну? Разве?

      – Пессимист и консерватор.

      – Ишь, лысый! А я и не заметил…

      Четвертый студент был человек бедный, он озабоченно осведомился:

      – Позовут нас на поминки?

      Да, их позвали.

      Так как покойный профессор написал при жизни хорошие книги, в которых горячо и красиво доказывал бесцельность жизни, – книги покупались хорошо, и читали их с удовольствием – ведь что ни говорите, а человек любит красивое!

      Семья была хорошо обеспечена – и пессимизм может обеспечить! – поминки были устроены богатые, бедный студент на редкость хорошо покушал и, когда шел домой, то думал, добродушно улыбаясь:

      «Нет – и пессимизм полезен…»

      II

      А еще был такой случай.

      Некто, считая себя поэтом, писал стихи, но – почему-то всё плохие, и это очень сердило его.

      Вот однажды идет он по улице и видит: валяется на дороге кнут – извозчик потерял.

      Осенило поэта вдохновение, и тотчас же в уме его сложился образ:

      Как черный бич, в пыли дорожной

      Лежит – раздавлен – труп змеи.

      Над ним – рой мух гудит тревожно,

      Вокруг – жуки и муравьи.

      Белеют гонких ребер звенья

      Сквозь прорванную чешую…

      Змея! Ты мне напоминаешь

      Любовь издохшую мою…

      А кнут встал на конец кнутовища и говорит, качаясь:

      – Ну, зачем врешь? Женатый человек, грамоту знаешь, а – врешь! Ведь не издыхала твоя любовь, жену ты и любишь и боишься ее…

      Поэт рассердился:

      – Это не твое дело!..

      – И стихи скверные…

      – А тебе и таких не выдумать! Только свистеть можешь, да и то не сам.

      – А