Во имя отца и сына. Светлана Чуфистова

застонал от ужасного своего состояния и, с трудом поднявшись со скрипучего ложа, проследовал, качаясь, к графину с водой на каминной стойке. Налил себе полный стакан спасительной жидкости, хлебнул её и тут же, сморщившись, выплюнул на пол. В графине была водка.

      – Чтоб тебя – выругался молодой барин, выливая трясущимися руками огненную прямо в горшок с геранью.

      Затем он наполнил гранёный шампанским из ополовиненной бутылки, опрокинул в себя залпом кислое содержимое и вернулся обратно в постель. Однако все его попытки вновь забыться оказались тщетны. Георгий снова отчётливо представил образ отца.

      – Будешь делать, как я тебе велю, сучий ты потрох! – орал тот на сына во всё горло – Весь в мать непокорную стерву, выродок дворянский!!! Дочерью золотопромышленника он брезгует, гадёныш! Всё Мотьку свою Колесникову забыть не можешь?! Так она сбежала от тебя! К холопу сбежала! Хочь с чёртом, лишь ба не с тобой! Ужо пузатая вторым! А ты всё, тряпка, сопли жуёшь! Не женишься на Ольге, наследства лишу! Попомнишь меня ещё, сучонок!

      Жорка зажмурился и заткнул уши руками, чтобы никогда не слышать больше этого ненавистного лая. Он вновь вспомнил мать.

      «Мама, маменька, как же ты могла оставить меня одного с этим чудовищем?»

      По щеке Георгия покатилась слеза, и перед ним, как и прежде в детстве, снова предстал светлый лик княжны Софьи, наследницы большого состояния, которая когда-то вышла замуж по недоразумению за Мартынова старшего.

      – Маменька – уже вслух произнёс Жорж.

      В это время что – то большое и грузное зашевелилось на другой половине кровати и подало голос:

      – Георгий Кондратьич, ты спишь? – спросила проститутка Нюрка игриво и плюхнулась на него своей большой грудью.

      Он открыл глаза.

      – Нюр, принеси водицы или рассолу… – попросил её жалобно Жорка – В горле что – то пересохло.

      – Сейчас, душа моя, Жорушка! – бойко подскочила ещё пьяная девица, накидывая на себя шёлковый пеньюар, – Сейчас, родимый мой, принесу!

      И она, сшибая углы, скрылась за тёмно зелёной парчовой занавеской.

      В соседних комнатах послышалось шевеление. Справа подал голос дружок Георгия Проша, который не далее как вчерась, одетый в женское платье, ловко выплясывал канкан на сцене с двумя мамзельками и с ними же впоследствии отбыл в номера. Слева вознёс свою молитву к богу местный батюшка, потешивший вдоволь накануне свои телеса с юной обитательницей здешнего заведения, почти ещё ребёнком Агафею.

      Услышав заутренюю в публичном доме, Георгий не сдержавшись, начал хохотать. До того всё это было ему нелепо, противно и скверно.

      В дверях появилась Нюрка с ковшом в руках. Она увидела истерику барина и бегом подсела к нему.

      – Жорушка, штой с тобою? На вота хлебни рассольчику. Сразу на душе то полегчает – стала успокаивать его проститутка.

      Георгий как-то в раз перестал смеяться, посмотрел на неё и с грустью произнёс:

      – Хорошая