Желтая линия. Михаил Тырин

ожидала нас у стены. Мой нежданный собутыльник, не снимая пальто, опустился на стул посреди огромной комнаты и жестом предложил мне поступить так же. Я сел, малость обалдевший.

      Он начал разглядывать меня, чуть искоса, со скептической миной на лице. Закурил, медленно шевеля сигарету в толстых пальцах.

      – Значит, поэт… – вздохнул он. – Это сейчас профессия такая?

      – Нет, это призвание. А профессия – рабочий в театре.

      – Рабочий в театре, – старательно проговорил он и расхохотался. – Слесарь муз! Регулировщик вдохновения! А за это платят зарплату?

      – Я получал в четыре раза меньше жены-учительницы.

      – Почему «получал»? Больше не получаешь?

      – Больше нет жены.

      – А, ну это естественно… Что еще скажешь?

      Я пожал плечами.

      – Ну ладно… – Он раздавил окурок на полу и потянулся за бутылкой. – Займемся делом.

      Мне достался хрустальный бокал с отбитой ножкой – сугубо утилитарный предмет. Выпить и положить рядом, больше ничего с ним не сделать.

      – За встречу! – Он качнул своим бокалом, целым. – Моя фамилия Щербатин, Роман.

      – Я – Еникеев, Борис.

      – Еникеев Борис… – пробормотал он. – Не слыхал я про таких поэтов. Борис Еникеев. Беня…

      – Меня так звали в школе. – Я насторожился.

      – Естественно. Пей, Беня.

      Мы заели теплую водку яблоками, заполняя паузу их тихим хрустом.

      – А вы чем занимаетесь? – спросил я.

      – Давай-ка на «ты». Нам еще долго тут… – Он покосился на запас спиртного. – Что ты там говорил?

      – Чем ты занимаешься?

      – Я адвокат. Специалист по международному праву.

      – Звучит здорово. Только, наверно, скучно.

      – Нет, ничего. Когда надо что-то или кого-то провезти через несколько границ и не вляпаться в неприятности – зовут меня. Бодрит, знаешь ли. Вернее, бодрило…

      – А что?..

      – А ничего! – оборвал он и со злостью перевернул бутылку в бокал, немало расплескав на свое пальто. – Пей, Беня.

      Мы начали пить джин, от которого меня вдруг очень здорово зашатало на стуле. Потом кончились яблоки. Щербатин куда-то позвонил, и некто в синем комбинезоне принес коробку с копчеными курицами. При этом у Щербатина возникли, как я понял, проблемы с наличностью, и он отдал гонцу один из своих перстней.

      Затем как-то неожиданно оказалось, что мы сидим почти в обнимку и наперебой рассказываем о своей жизни, о бабах-стервах, от которых много натерпелись, о начальниках-свиньях, о друзьях-предателях и даже о соседях-склочниках.

      Я уже забыл, что с Щербатиным мы познакомились в пивной несколько часов назад, мне чудилось, что мы старинные друзья, и поэтому я болтал много лишнего, скрипел зубами, махал кулаками, хорошо, что не плакал.

      Затем мы начали было петь, но тут же со всех сторон нам начали колотить в батарею, и тогда я решил почитать Щербатину свои стихи.

      Он слушал, прикрыв глаза, чуть кивая и покачивая в такт бокалом, потом сказал:

      – Боже, какая белиберда.