Руководство для домработниц (сборник). Лусия Берлин

Ада каждое утро читала вслух газету. То и дело перелистывала страницы, избегая преступлений и насилия. Почти каждый день ей оставалось читать разве что про аварии автобусов в Пакистане, про “Денниса – угрозу обществу” да гороскоп. И про ураганы в Галвестоне. (Тоже никак не возьму в толк: почему из Галвестона все до сих пор не разбежались – ни года без ураганов.) Другие пациенты были для меня отдушиной. Почти все они еще глубже, чем мой отец, впали в маразм, но они мне радовались, цеплялись за меня крохотными пальчиками. Все они меня узнавали, называли разными именами.

      Я продолжала к нему ходить. Может, из чувства вины, как сказала Флорида, но и с чувством надежды. Все дожидалась, чтобы он меня похвалил, чтобы меня простил. Пожалуйста, папа, скажи, что меня узнаешь, скажи, что ты меня любишь. Он так этого и не сказал, и теперь я прихожу только чтобы занести бритвенные принадлежности, или пижамы, или сладкое. Он обезножел. Иногда лезет драться, и потому его круглосуточно держат на кровати с “Пози”[45].

      В последний раз я общалась с ним по-настоящему, когда мы ездили на пикник на озеро Мерритт. Поехали десять пациентов. Ада, Флорида, Сэм и я. Сэм – дворник. (Мой отец назвал его “Макакой”.) На то, чтобы загрузить пациентов в микроавтобус, понадобился целый час. Лифт, скуля, поднимал инвалидные коляски. Жара ужасная – дело было сразу после Дня памяти павших[46]. Почти все старики обмочились еще раньше, чем автобус успел тронуться; окна запотели. Старики смеялись, оживились, но и пугались всего, дергались, когда нас обгоняли автобусы, и из-за сирен, и из-за мотоциклов. Мой отец выглядел импозантно в хлопчатобумажном полосатом костюме, но потом на груди расплылось голубое пятно – слюна натекла, у него же болезнь Паркинсона, а по одной штанине сверху донизу протянулась темно-синяя полоса.

      Я воображала, что мы посидим под деревьями, у воды, но Ада убедила нас расставить инвалидные кресла около пруда с утками, полукругом, чтобы пациенты смотрели на улицу. Я также воображала, что ханыги уйдут, но они так и остались сидеть на скамейках прямо перед стариками. Некоторые пациенты унюхали табачный дым и стали выпрашивать сигареты. Один ханыга поделился с Джоном, но Ада отняла сигарету и растоптала. Выхлопные газы, звуки радио, исходящие от “сутенермобилей”, лоурайдеров и мотоциклов. Земля трясется, потому что бегуны трусцой, приблизившись к нам, образовывали пробку: бежали на месте, прикидывая, как бы нас обогнуть. Мы начали раздавать еду – кормили ненасытных. Картофельный салат и жареная курица. Маринованная свекла и “Кул-Эйд”[47]. Мы с Флоридой угостили четверых ханыг на скамейке, и Ада возмутилась. Но еды и так было слишком много. Неаполитанское мороженое таяло, стекая на слюнявчики. Лула и Мэй просто мяли брикеты, баловались с ними, положив на колени. Мой отец ел очень аккуратно: он всегда был педант. Я вымыла ему пальцы, каждый отдельно. Руки у него красивые. Не знаю уж, почему старики теребят свою одежду и одеяла. Это называется “карфология”.

      После ланча громадная женщина в форме лесника принесла молоденького

45

Специальный балдахин производства фирмы “Пози”. Прикрепляется к кровати, чтобы помешать пациенту встать и уйти.

46

В США – национальный праздник в память о павших на всех войнах и в честь ветеранов, отмечаемый 30 мая. Выходной день.

47

Прохладительный напиток.