Гваделорка. Владислав Крапивин

дурак усмотрел непорядок в поведении четвероклассника Никитки Кельникова.

      Никитка шагал по коридору, улыбался, смотрел перед собой и махал снятым ранцем. Вообще-то он редко ходил так живо, а ранец всегда аккуратно носил за плечами. Но сейчас, видно, было у него какое-то особое настроение.

      У Артура тоже было настроение, но не особое, а просто скверное. Когда Никиткин ранец задел брючину Сенокосова, тот паучьим движением ухватил четвероклассника Кельникова за плечо:

      – Ты чего махаешься! Чуть ногу не перешиб!

      Никитка перестал улыбаться.

      – Я нечаянно… Извини, пожалуйста…

      – Ха, «нечаянно»! А школьная дисциплина не для тебя? Ну-ка, марш к батарее – и двадцать отжиманий!

      Никитка замигал и сказал тихо:

      – Мне это нельзя, отжимания… Ни одного…

      Ему и правда было нельзя. Тихий, безотказный, добрый ко всем Никитка Кельников с младенчества страдал пороком сердца. Еще в первом классе на собрании (когда Никитка болел дома) Юлия Васильевна сказала:

      – Ребята, вы поймите: у него сердечко – как лампочка из тонкого стекла. Толкнешь неловко – и одни осколки…

      Класс притих. Маленькая курчавая Света Дымкина вдруг всхлипнула…

      С той поры знал каждый: обидеть тихого Никитку (с ласковым прозвищем Никель), зацепить неловко или хотя бы просто прикрикну ть на него – совершенно бессовестное дело. Все это понимали, даже самые сорвиголовы во всех классах. Только Артур Сенокосов, кажется, не знал, не понимал.

      Он тряхнул Никитку за плечо:

      – Кому сказано! А то сделаю из тебя цыпленка табака!

      Трубин и Чикишев шли в ту пору из туалета после небольшой драчки. По разным сторонам коридора. Андрюшка трогал языком припухшую нижнюю губу. Они в один и тот же миг увидели дурака Артура и Никитку.

      Они посмотрели друг на друга. Быстро сошлись.

      – Ты – под ноги, я – башкой, – быстро сказал Федя.

      – Почему это я под ноги, а ты?! – привычно возмутился Чикишев.

      Но тут же понял, что не время для спора. Незаметно шагнул за Артура и прилег позади него на половицы. В ту же секунду Федя с разбегу врезал Сенокосову головой в живот.

      Длинный Сенокосов отпустил Никеля и загремел через Андрюшку, будто Дон Кихот с мельничного ветряка. Только вот не было звона доспехов. Зато были грозные вскрики:

      – Это! Что! Такое! Это! Опять! Чикишев и Трубин!..

      Разумеется, на месте происшествия возникла вездесущая и бдительная завуч Карина Эдуардовна. Было бы странно, если бы не возникла. И потому никто не удивился. Хнычущий Сенокосов воздвигся над полом. Андрюшка тоже вскочил. А Никитка Кельников вежливо и безбоязненно разъяснил завучу:

      – Карина Эдуардовна, они не виноваты ни капельки. Они просто заступились за меня.

      Карина Эдуардовна была крикливой и не очень-то доброй. Но она не была глупой. Ее педагогического опыта хватило, чтобы сразу понять, что к чему.

      – Сенокосов! Марш ко мне в кабинет, там поговорим!.. Кельников, ты не пострадал?

      – Не