Корейские сказки (сборник). Николай Гарин-Михайловский

х с широкими полями и высокими узкими тульями, окружали нас, присаживаясь на корточках, и лучший сказочник рассказывал, а остальные курили свои тонкие трубочки и внимательно слушали.

      Мой переводчик г. Ким, сам кореец, прекрасно владеющий и корейским и русским языком, учитель по специальности, переводил; я быстро, фраза за фразой, записывал, стараясь сохранить простоту речи, никогда не прибавляя ничего своего.

      За это я ручаюсь и не сомневаюсь, что будущие исследователи подтвердят истину моих слов.

      Я слушал эти сказки то вечером, после гостеприимного ужина, то во время отдыха на перевалах, откуда раскрывалась перед нами далекая панорама долин и гор в осеннем нежном, как старые персидские ковры, узоре.

      Целые снопы фиолетовых и оранжевых лучей заходящего во всем своем величии желтого солнца заливали эту даль, и она сверкала, вспыхивала в последний раз и уже исчезала, как видение, в просвете быстро наступавших сумерек. И все кругом – и эта даль, и эти люди, и их жизнь – казались тоже сказкой.

      Одну тетрадь со сказками я потерял, к сожалению. Теперь, когда я опять еду туда, на далекий Восток, мне, может быть, удастся возместить эту потерю. А может быть, я не найду уж той прежней сказочной Кореи, тех библейских патриархальных фигур: чистых, доверчивых детей; наивных, благородных и в то же время пятитысячелетних старцев, изведавших и познавших и душу человеческую и тщету всего земного, которым ничего, кроме их сказок и гор, не надо.

      Юмор, добродушие, всепонимание и всепрощение, поразительное благородство.

      Так они живут, так умирают.

      Я стою над умирающим корейцем, впервые увидевшим нас, белокожих. В его доме на нас произвели нападение, его смертельно ранила одна из пуль нападавших хунхузов.

      Темное, красивое, иконописное лицо; чудные большие глаза; черная борода, напоминающая индуса. Спокойствие, величие простоты…

      – Я исполнил только свой долг гостеприимства… Но уходите скорее отсюда… Оставьте нас… Нет, не надо золота, потому что оно привлечет опять злых людей и погубит нас…

      Корейцев называют трусами.

      За белые костюмы, за робость – русские называют корейцев белыми лебедями.

      Да, как лебеди, корейцы не могут драться, проливать человеческую кровь; как лебеди, они могут только петь свои песни и сказки.

      Отнять у них все, самую жизнь – так же легко, как у детей, у лебедей: хорошее ружье, верный глаз…

      Ах, какие это чудные, не вышедшие еще из своего сказочного периода дети!

      1. Заяц

      Заболел морской царь, и доктор-рыба доложил ему, что только печенка зайца может спасти его от смерти.

      Тогда послали кету поймать зайца. Кета поплыла, но у берега попалась на удочку.

      Послали сома, но и сом попался.

      Тогда послали ужа. Но уж, когда выполз на берег, попал под колеса арбы и был раздавлен.

      Тогда послали черепаху.

      Черепаха разыскала царя зверей, тигра, и говорит:

      – Ты царь, и у нас есть царь. Наш царь умирает, и доктор сказал ему, что если он не съест заячьей печенки, то жить он не будет.

      Тигр выслушал и приказал привести к нему зайца.

      – Иди, – сказал он, – за этой черепахой: тебя зовет морской царь.

      Идет заяц с черепахой и выпытывает, что нужно от него морскому царю.

      Рассказала ему черепаха, в чем дело.

      – Но если у меня вынут печенку, так ведь я уже жить не буду?

      – Этого я не знаю, – сказала черепаха.

      – Ну, так вот что, – у меня есть один хромой родственник. Он давно жалуется, что ему от хромой ноги жизнь не в жизнь. А царю вашему ведь все равно, чью печенку ни есть, – лишь бы только заячья была.

      Так ты подожди меня, я только вот в этот лес сбегаю и живо приведу тебе хромого зайца.

      – А мне все равно, – сказала черепаха и выпустила зайца.

      Заяц шмыгнул в лес, и только его и видели.

      Ждала-ждала черепаха и поползла к своему царю.

      Узнал царь, в чем дело, и велел ей опять ползти к царю зверей.

      Рассказала черепаха царю зверей, как ушел от нее заяц.

      – Ну, иди домой, – сказал ей царь, – от тебя он опять убежит, – я пошлю его с более надежным.

      Услыхал заяц, что его опять ищут, и говорит:

      – Ну, теперь, когда мне все равно умирать, сделаюсь я хунхузом.

      И заяц сделался хунхузом.

      Раз видит он, ползет по дороге черепаха.

      – Ты куда ползешь? – спрашивает ее заяц.

      – Да вот к вашему царю сказать, чтобы он больше не беспокоился, так как наш царь уже умер.

      Тогда заяц забежал вперед черепахи и, присев перед своим царем на корточки, сказал:

      – Слыхал я, великий царь, что ты требуешь меня, – вот я.

      – А где ты был до сих пор?

      – Я бегал на китайскую сторону к брату своему в семнадцатом