Я ─ осёл, на котором Господин мой въехал в Иерусалим. Владимир Шеменев

не я. Я этого не говорил! Я посмотрел на Иова – он тоже молчал, разминая уставшие руки и сосредоточив взгляд на поваленном дереве.

      Но кто-то же это сказал?.

      Глава 8. Петроний и Никодим

      И вошел Иисус в храм Божий, и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано: «дом Мой домом молитвы наречется»; а вы сделали его вертепом разбойников. И приступили к Нему в храме слепые и хромые, и Он исцелил их. Видев же первосвященники и книжники чудеса, которые Он сотворил, и детей, восклицающих в храме и говорящих: «осанна Сыну Давидову!» – вознегодовали…

      Евангелие от Матфея, 21:12–13

      Петроний уже сидел на коне, когда протяжный звук шофара заставил его повернуть голову в сторону южной стены¹⁹⁴. За стеной располагался ров, склоны которого были выложены отшлифованными плитами. Противоположная сторона рва относилась к Мориа¹⁹⁵ – священной горе, вершину которого занимал Иерусалимский Храм и всё, что его окружало: стены, колоннады, синагоги, колодцы, дворы, жертвенники, склады, погреба и многое другое, дававшее жизнь храму. Протяжный звук нарастал, беря всё выше и выше – требуя немедленного вмешательства.

      – Что там у них? – крикнул командир солдату, стоящему на стене.

      – Я не пойму… – легионер перегнулся через зубцы, стараясь разглядеть, что происходит в храме.

      Стены цитадели были на двадцать локтей выше храмовых, и всё, что творилось от Овечьих ворот до Давидова городка, просматривалось как на ладони.

      – Солдат, не молчи, или я прикажу кормить тебя ячменем¹⁹⁶!

      Шофар в последний раз взывал и резко замолк, как будто рог отняли у трубящего. И только сейчас в претории услышали, как кричат люди: истошно, с надрывом. Так обычно вопят торговцы, увидев, что их обокрали.

      Петроний в нетерпении потеребил уздечку. Гнедой жеребец воспринял это как команду – мол, сейчас поедем, – но толчка коленями в ребра не было, и он продолжал терпеливо стоять, передергивая ушами.

      Легионер оперся на крепостной зубец.

      – Там толчея какая-то. Кажется, кто-то валит столы… – солдат замолк, всматриваясь в суету, возникшую на внешнем дворе. – Командир! – солдат повернулся к Петронию и растерянно развел руками. – Он выгоняет их из храма!

      – Кого выгоняет? – Петроний потерял терпение и спрыгнул с лошади.

      – Торговцев.

      – Торговцев?! – удивлению центруриона не было придела. Кто тот человек, который осмелился поднять руку на менял из числа левитов? Кто посмел выгнать торговцев скотом, дававшим мзду левитам? Кто выпустил голубей, пойманных учениками левитов? Кто мог опрокинуть ящик с подношениями, за которыми следили левиты?

      Только самоубийца.

      Сей человек не мог быть человеком. Ибо каждый знал, даже римляне, что торговцы в храме так же неприкосновенны, как и священники в Иерусалиме.

      Центурион, задрал голову, с удивлением взирая на взлетающих в небо птиц. С каждым стуком деревянного колеса,