Тайна угрюмого дома: старый русский детектив (сборник). Николай Ахшарумов

несколько тем, но, видя, что все они мало ее интересуют, начинал уже каяться в своей предприимчивости.

      «Черт ее побери! – думал я. – Лучше оставить бы ее там у себя в покое да лечь спать…»

      И в середине какого-то анекдота я потихоньку зевнул.

      Она засмеялась.

      – Знаете что? – сказала она. – Вы напрасно стараетесь меня занимать. С одной стороны, это трудно, потому что вы меня вовсе не знаете, а с другой, это лишнее. Я не требую с вас такой дорогой цены за дешевое удовольствие, которое я вам доставила.

      Я просил ее объяснить, что она хочет сказать.

      – Только то, – отвечала она, – что я не люблю принуждения. Вам было скучно, и вы от нечего делать захотели взглянуть на меня. Ну и смотрите, не утруждая себя напрасной любезностью. Смотрите, не торопясь; мне все равно – молчать там одной у себя или тут с вами; а когда спать захочется, я уйду… Дайте сигару.

      Мы закурили, и мне почему-то вдруг стало весело. Пользуясь позволением, я смотрел на нее, не опуская глаз, и не заметил, чтоб это было ей неприятно или неловко. Напротив, судя по усмешке, игравшей у нее на губах, это ее забавляло, и она, вероятно, чтоб ободрить меня, отвечала мне тем же. Сперва мы упорно молчали, желая как бы отдохнуть от прежней натяжки, потом разговор возобновился у нас как-то без умысла, сам собой.

      – Вы долго пробудете здесь? – спросил я.

      – Нет, уезжаю завтра.

      – Жаль!

      – Чего жаль?

      – Так, вы мне понравились.

      – Давно ли?

      – Сейчас.

      – Физически или иначе?

      – И так и иначе.

      – Ну, если вы не лжете, то вот вам и тема для разговора. Рассказывайте, что вы во мне нашли? Да только без оговорок, чтоб не терять по-пустому время.

      – С чего начать?

      – Да все равно, начните хоть с физиологии: это яснее, и мне легче будет вас уличить, если вы станете врать.

      – Хорошо, только возьмите, прошу вас, в соображение, что я не художник и не могу передать вам моих впечатлений в тонкости.

      – Которой вдобавок и нет.

      – Почему?

      – Ну, полноте! Вы еще спрашиваете. Какие тут тонкости, когда на женщину смотрят так, как вы на меня сейчас смотрели.

      – Надеюсь, что я не обидел вас?

      – О, нет; что ж тут обидного? Это естественно, хотя и совсем не тонко. Вы все так смотрите, когда не имеете надобности обманывать или, пожалуй, обманываться насчет того, что вам нравится в нас. Если женщина не урод, если она молода, здорова, то этого и довольно, чтобы она вам нравилась… Правда?

      – Да, правда, – отвечал я, – но правда самого низкого сорта. – На этот раз она немного обиделась.

      – Я не видела высшей, – отвечала она, надувши губки, – и потому не верю в нее. Впрочем, для вас это все равно; продолжайте.

      – После того, что сказано, – продолжал я, – и что я по совести не могу оспаривать, мне остается только прибавить, что не все женщины нравятся одинаково даже в живописном смысле. Есть разные