Бестолочь. Приключенческая проза. Марат Валеев

несмело открыл глаза. Этот редиска, этот Гришенька Саркамысов был жив, и снова пытался встать на ноги. Но пешня была точно и намертво вогнана Дауреном между его ног в опасной близости от причиндалов и, пробив полушубок, намертво пригвоздила его к земле.

      – Ты мне ответишь за полушубок, мент! – брызжа слюной, орал он на Даурена.

      – Да, да, мы на тебя заявление напишем! – вторила ему издали жена. Затем она все же боязливо приблизилась к мужу и стала обеими руками раскачивать пешню, пытаясь выдернуть ее из стылой земли и таким образом освободить своего раздолбая Гришеньку.

      Даурен, не обращая более на них внимания, прошел к забившейся за поленницу собаке, стал внимательно осматривать ее кровоточащую рану. Пес тихонько поскуливал и не мешал старлею.

      – Вот урод, позвоночник вроде зацепил, – с горечью констатировал Даурен.

      – Что будем делать? – спросил я, тоже присев у Пирата на корточки и осторожно поглаживая его по голове. Пес благодарно лизнул мне руку горячим влажным языком.

      – К ветеринару понесу, – решительно сказал Даурен, и начал расстегивать на Пирате ошейник. Отшвырнув его, негромко лязгнувший цепью, в сторону, он осторожно взял громко взвизгнувшего от невольно причиненной ему боли пса на руки, и мы пошли к выходу со двора.

      Причитающая жена Саркамысова все еще пыталась раскачать мертво сидящую в землю пешню.

      – Куда понесли мою собаку, вы, уроды? – сварливо сказал Гришенька.

      – Моли Бога, чтобы она живой осталась! – недобро сверкнул в его сторону черными раскосыми глазами Даурен.

      – А то что?

      – Самого пристрелю, как собаку! Тварь!

      Мы вышли с этого проклятого двора, и Даурен размашисто пошагал вдоль улицы, мимо конторы, где оставался незапертым его кабинет.

      – Слушай, там же у тебя не закрыто, – напомнил я, шагая рядом и время от времени поглаживая тихо поскуливающего Пирата.

      – Да никто ничего там не тронет, – отрывисто сказал участковый. – Все уже разошлись по домам. Рабочий день-то окончился.

      Я понимал, что сейчас не время и не место донимать его расспросами, и все же спросил:

      – А что ты с этим придурком, как его, Саркамысовым, делать будешь?

      – Да что с ним сделаешь, – тяжело вздохнул Даурен. – Посадить я его не посажу, вроде как не за что – не убил же никого. Обычное дело – домашний дебошир. Вызову завтра к себе, пропесочу, а потом где-нибудь одного поймаю, да морду набью без свидетелей. Ну, еще можно привлечь за оскорбление меня, как представителя власти. Если что, дашь письменное подтверждение?

      – Еще как дам! – с жаром сказал я, и снова потянулся рукой к беспокойно завозившемуся на руках участкового псу.

      – И это… Не пиши пока об этом ничего, ладно? – просительно сказал Даурен, когда мы минут через пять ходьбы подошли к какому-то большому дому из красного кирпича, с нарядными ставнями и резными наличниками, и он взялся за щеколду калитки. –