Избранные. Фантастика о дружбе. София Морт

дороже воспоминания, тем, естественно, дороже монеты. И никогда уже Джону не вспомнить, как он мастерил с отцом калитку и прадеда своего не вспомнить и много чего другого – а чего именно? – тоже не вспомнить. И мне не вспомнить чего-то, не помню чего именно.

      Джон сказал:

      – Я расскажу тебе всё, что помню. А ты мне ещё раз расскажи про скамейку.

      Мы расстались поздно, но я никак не мог заснуть. Всё думал, думал. Я решил ещё походить по городу, накопать себе денег и уехать в Египет. Вот где настоящие сокровища!

      Следующие две недели я бродил ночами и спал днём. Джон приходил ко мне каждый день, пытался разбудить, пытался поговорить – но меня переклинило. Через две недели я проснулся днём оттого, что в комнате кто-то был. Примерно моего возраста, веснушчатый паренёк с буйным чубом. Он не вызывал никаких опасений, так что я просто спросил:

      – Ты кто?

      Он скривился, будто откусил сразу поллимона – и заплакал.

      Мне показалось невежливым лежать, когда человеку плохо и я привстал на локте:

      – Парень, с тобой всё в порядке?

      – Ты правда не знаешь, кто я?

      – С чего я должен вдруг тебя знать?

      И тут он спросил:

      – А ты кто?

      И я задумался. Я так задумался, что аж вскочил с постели. Нет, правда – я не мог вспомнить своего имени, хоть убей! Мне стало не по себе. Я напряг мозги – но извилины оставались гладкими, как вода в Саргассовом море – никакой ветерок не наполнял паруса моих мыслей. Я испугался. Я ударил кулаком о стену, я укусил себя за палец – ничего не помогало. Я стал биться о стену головой – но тщетно: имя моё не возникало в памяти.

      Незнакомец схватил меня железной хваткой в объятья:

      – Тсс… успокойся, Джеф. Я Джон, твой лучший друг. Вспомни меня.

      И он не замолкал, он рассказывал что-то про нашу дружбу, про то, как мы играли вместе, про то, как делали наши первые ножики. Он рассказывал, что я люблю бутерброд с тунцом, а он предпочитает курицу. Рассказывал, как мы менялись бутербродами. Рассказывал, как мы учились курить, как прятались в лесу, как строили шалаши. Он не замолкал ни на секунду, быстро-быстро говорил, говорил – и я затих и впитывал каждое его слово.

      Джон создал меня заново – так я это ощущаю. Всё, что я о себе знаю – я узнал от Джона.

      Я хотел сжечь сюртук, но Джон мне не дал. Сказал:

      – Я и так слишком многое забыл. Я не хочу забыть ещё и этот сюртук.

      Так что я просто отдал его Джону и там он висит в шкафу наверху, в бывшей спальне его родителей. И каждый раз, когда я бываю у Джона, мы идём наверх, открываем шкаф и пытаемся вспомнить, что же мы ещё забыли?

      И, чтобы избавиться от этого чувства, Джон рассказывает мне обо всём барахле, что скопилось в доме за годы – он ничего не выбрасывает, всё хранит и обо всём помнит. Он очень умный человек, мой друг Джон. Он мне сказал:

      – Знаешь, парень, никакие сокровища мира не стоят нашей с тобой памяти, нашей дружбы, наших родных. Наша память – это ведь мы и есть.

      И всё равно, каждый раз, приезжая, я удивляюсь, что