О стихах. Михаил Гаспаров

голову рассвет

      Приподнимает с ложа своего,

      И все земное шлет ему привет,

      Лучистое встречая божество.

      Когда в расцвете сил, в полдневный час,

      Светило смотрит с вышины крутой, –

      С каким восторгом миллионы глаз

      Следят за колесницей золотой.

      Когда же солнце завершает круг

      И катится устало на закат,

      Глаза его поклонников и слуг

      Уже в другую сторону глядят.

      Оставь же сына, юность хороня,

      Он встретит солнце завтрашнего дня!

      Как и в предыдущем сонете, солнце здесь при переводе становится менее царственным и величественным, более близким и доступным: эпитет «милостивый» (gracious) выпадает, «почет» (homage – феодальный термин) переводится как «привет», «служение» (serving) – как «встреча», «величественное божество» (sacred majesty) превращается в «лучистое божество». Но главное не в этом.

      В шекспировском сонете солнце – это человек, и человек этот – адресат сонета. Небесный путь солнца – развернутая метафора жизненного пути человека (pilgrimage) с его постепенным восхождением (having climbed) и нисхождением, с его middle age и feeble age; и концовка гласит: «Так и ты, вступающий ныне в свой полдень, умрешь, и никто не будет смотреть на тебя, если ты не родишь сына». В эпоху Шекспира такое уподобление человека солнцу никого не могло удивить. В эпоху Маршака – другое дело. И Маршак решительно сводит своего героя с неба на землю: его герой не сам становится солнцем, он только «встречает солнце» с земли, как будет встречать и его сын. Человек остается человеком, а солнце остается только солнцем: выпадают упоминания о middle age и feeble age, выпадает having climbed, выпадают царственные метафоры зачина, а вместо этого появляется образ «завершает круг», уместный для астрономического солнца, но неуместный для шекспировского: у Шекспира солнце, как человек, рождается и умирает только раз и ни «круга», ни «завтрашнего дня» для него нет.

      Так изменение трактовки одного образа влечет за собой изменение строя и смысла всего стихотворения.

      Остановимся и оглянемся. Попытаемся систематизировать те отклонения образной системы Маршака от образной системы Шекспира, которые мы могли наблюдать в двух рассмотренных сонетах.

      1. Вместо напряженности – мягкость: солнце не целует луга, а улыбается им, человек не закатывается вместе с солнцем, а только присутствует при его закате.

      2. Вместо конкретного – абстрактное: выпадают golden face, to ride with ugly rack, stealing. В частности, менее вещественным и ощутимым становится величие: солнце не блистательное, а кроткое и доброе. Слитком конкретные образы, почерпнутые из области социальных отношений (homage, serving) или науки (alchemy), исчезают.

      3. Вместо логики – эмоция: восклицательная концовка второго сонета, образы, вроде «нежный свет любви», «печальный жребий».

      Иными словами: вместо всего, что слишком резко, слишком ярко, слишком надуманно (с точки зрения современного человека, конечно), Маршак систематически вводит образы более мягкие, спокойные, нейтральные, привычные. Делает он это с замечательным тактом, позволяя себе подобные отступления, как правило, только в мелочах – в эпитетах, во вспомогательных образах, в синтаксисе, в интонации. Но этих мелочей много (мы видели, что только в двух сонетах