На нарах с Дядей Сэмом. Лев Трахтенберг

доступны широким слоям населения и несли в массы мнения обеих сторон. Наверное, потому, что еще в советские времена Саша проверил тюрьму на собственной шкуре и знал о лицемерии любых властей не понаслышке.

      Именно за объективность зэки уважали Александра Вранта. Человек писал по «понятиям» в лучшем значении этого слова.

      Мой новый знакомый Игорь Лив дал много поводов для криминальных репортажей обоим журналистам. И тот и другой выдали на-гора по несколько статей о его деле. Наверное, было за что.

      Мне лично Игорь казался ожившим монументом Карлу Марксу, установленным в Москве напротив Большого театра. И Карл, и Игорь были могучи, солидны и бородаты. Он ходил по зоне, как бронзовый король из незабываемого советского мультика 50-х годов «Приключения Нильса с дикими гусями».

      Он никогда никуда не торопился и в то же время, как никто другой, ценил каждую свободную минуту. Обладая хорошим чувством юмора, Игорь редко улыбался, думая обычно о чем-то своем.

      На момент нашей встречи он сидел уже восемь лет. Приговор судьи был страшным и, как во многих случаях, рассчитан на среднюю продолжительность человеческой жизни лет в 150.

      Мои отношения с 35-летним Памятником выстраивались медленно и неравномерно, несмотря на, как мне казалось, взаимную симпатию. Наверное, сказывались «краткосрочность» моей 5-летней отсидки, разница в темпераментах и мое категорическое нежелание поддаваться какой-то тюремной дрессуре.

      Во время наших нечастых, но «качественных» встреч форт-фиксовский граф Монте-Кристо пытался вправлять мне мозги.

      – Пойми Лева, это не пионерский лагерь и не турбаза, хоть все и ходят в шортах и майках. Это самая настоящая тюрьма со своими правилами и всеми вытекающими отсюда последствиями… Мы никогда не узнаем, чего можно ожидать от окружающего нас народа. Будь готов к худшему и всегда держи ухо востро… К тому же не забывай, что ты русский, и по тебе судят обо всех нас. Ты уйдешь из тюрьмы, а уважение к тебе и русским должно остаться.

      То, что Форт-Фикс – это не хиханьки с хаханьками и не «пикник на обочине», я с каждым днем понимал все лучше и лучше. Каким-то шестым чувством з/к № 24972-050 начинал предвидеть всевозможные жизненные перевороты, включая и тюремные катаклизмы.

      Впервые подобное произошло во время предварительного следствия и усилилось в уединении трехлетнего домашнего ареста.

      Будто обладая способностями Нострадамуса, я чувствовал, когда в очередной раз на меня наедет прокурорша или уже в Форте-Фикс, когда случится многодневный «лок даун»[168], закрытие тюрьмы из-за очередного ЧП. В такие моменты все переходы зэков по зоне и корпусам перекрывались, а коридоры и входные двери в барак запирались на ключ.

      Как только в спецчасть тюрьмы поступала информация о готовящейся или случившейся многолюдной драке, или когда охрана находила зэковский труп, или когда в больничку приносили полуживое тело, то по нашим коридорам начинали патрулировать спецназ и злобные немецкие овчарки.

      Часть историй

168

Lock down – буквально «блокировка».