Осколки зеркала моей взрослой жизни. Леонид Оливсон

зло пошутили:

      «Наверно, дочку с детских лет, слышь, не кормили!»

      Как мама бедная потом рыдала и страдала.

      Лет в восемь в школу, как обычно, поступила.

      Всех недругов, да и родню порою била.

      Двоюродный брат, – кого не трогала, к ней в класс попал.

      Сестренки был он младше: себя от дрязг не защищал.

      Она ж его, любя, как мать оберегала.

      И если кто-то на переменках обижал его,

      Она его – обидчика лишь пальцем кулака атаковала.

      Теперь все знали: он двоюродный брат ее.

      А ставши старше, девочка совсем остепенилась.

      Без пропусков ходила в школу, хорошо училась.

      Но, как и прежде ела далеко не сытно:

      Была худа, длинна и очень любопытна.

      К примеру, по субботам она сидела за столом,

      Вникая, слушала она рассказы деда, –

      О паршах пятикнижья там велась беседа.

      «Все будет знать эта “шпиёнка”», – смеялся дед потом.

      Еще малышкой с бабушкой готовить научилась

      И время потерять на это дело не скупилась.

      Вообще, во всем любила старшим помогать:

      Пример ей в этом охотно подавала мать.

      Вот так она, меж тем, росла в кругу семейном:

      В любви одних и в должной

      в доме «злой» строгости других,

      Во времени счастливом, а потом военном,

      В бездумной беззаботности средь знакомых и родных.

      В дремотах наших память выдает картинки детства:

      Желаем оценить мы – как оно прошло.

      Обеты чтимых родичей она усвоила в наследство –

      В еврейской эмиграции это расцвело.

      А я ведь мог быть «Иванов»

      Одно, но горькое, воспоминание

      Порою скрытно тиранит мою душу:

      Тот детский дом, то детское терзание…

      Я неприятие его в себе тушу.

      Когда в сорок втором я маму потерял,

      Соседка наша отвела меня туда.

      Я разве толком тогда что-то сознавал,

      Какие меня ждут там люди, жизнь, среда?

      Но вскоре очутился я в одной семье.

      В Москве прошло тогда постановление –

      Сирот войны брать на усыновление.

      И был патриотический почин в Москве.

      И мужа этого семейства я не знал.

      Мой «новый папа» был славный русский летчик.

      А вот с его женой я много бед познал…

      Но в моей жизни включился новый счетчик.

      Из странствий вдруг приехала моя родня –

      Сестра родная бати убиенного.

      Она взяла из дома детского меня:

      Голодного, раздетого, смиренного.

      Как больно временами это вспоминать.

      Прошло так много долгих и счастливых лет.

      Я был бы может Иванов сейчас, как знать?

      Но бог есть, это не случилось – к счастью, нет.

      Когда-то девочка и мальчик были

      Когда-то девочка и мальчик в семьях были,

      Своей любовью эти дети дорожили.

      Их мамы с папами всю жизнь дружили,

      Они их в жизни горячо любили.

      А