Фамильные ценности и другие рассказы. Елена Доброва

еще двести. Больше нету. Ну отвези, у меня хоть совесть будет спокойна, что все сделал.

* * *

      Девятый день пришелся на середину рабочей недели, поэтому народу было гораздо меньше, чем на похоронах. Оставшись одни, Дима и Лида сидели за столом в комнате тети Любы и тихо разговаривали.

      – Интересно, где же ее добро хранится? Я пока с ней сидела, потихонечку исследовала ее шкафчики – ни хрена не нашла. Нигде ничего нет. Ну там, статуэточка, вазочка. Ложки нашла старинные, похоже, серебряные – штук пятнадцать самых разных, с витыми ручками. Красивые. Но все не то. Ценностей нет.

      – А сберкнижки нашла?

      – Нашла. Две. На одной ее похоронные, на другой – пенсия.

      – И все?

      – Все. Больше ничего нет.

      – А ты везде смотрела?

      – По-моему, везде.

      – Можно еще поискать.

      – Давай поищем. Но где?

      – А ты под кроватью смотрела?

      Лида ошеломленно открыла рот.

      – Димка, ты гений! Конечно! Где же еще!

      Они с энтузиазмом взялись за старый массивный диван, который, казалось, за полвека стояния на одном месте прирос к полу. Когда, наконец, им удалось его сдвинуть, они увидели большой, покрытый толстым слоем пыли коричневый чемодан.

      – Сейчас, погоди, дай-ка я его вытру. Дим, он просто неподъемный!

      – Знаешь, замки заело. Пыль, наверное, забилась. Тут молоток есть? Или хоть нож какой-нибудь?

      – Да взломай ты эти замки дурацкие!

      – Ну, зачем же. Потом оставлять его открытым? Мы же все сразу не утащим.

      Лида нашла нож, протянула Диме.

      – Такой пойдет?

      – Во, давно бы так, – удовлетворенно сказал Дима, когда замки поддались и со щелчком открылись. – Ну, что, открываем?

      Чемодан оказался забит стопками писем и открыток, перевязанных тесемками, альбомами старых фотографий, пакетами с фотографиями, не поместившимися в альбомы. Тут же находился старомодный несессер с какими-то флаконами, кисточкой для бритья и баночкой пудры или талька. Маленькая черная лаковая сумочка, в которой лежал старый пожелтевший рецепт на сульфидид, английская булавка и поблекший от времени смятый батистовый носовой платок, хранивший едва уловимый аромат духов, смешавшийся с запахом пыли. Кроме этого в чемодан сбоку был втиснут тряпичный мешок с серебряным ломом – несколько гнутых ложек, вилки без зубцов, деформированная, как будто на нее наступили, старая сахарница и сломанные щипцы для сахара.

      Лида пришла в себя раньше мужа.

      – Облом… Большой облом.

      – Н-да-а-а…

      – Да что же это такое, – вдруг сорвалась на крик Лида, – прямо колдует кто-то против нас. Твоя Люба тоже хороша, издевается над нами!

      – Лид!

      – Что, «Лид»?! Целый чемодан хламу! Что ей стоило сказать тебе, где хранятся ее фамильные ценности! Раз уж она тебе все завещала, так почему не сказать, где это «все» находится. Что мы тут как воры или как бедные родственники должны рыскать!

      – Ну вообще-то да…

      – Но я не отступлю. Мы тут все перероем. Поняла? – угрожающе пообещала Лида, поглядев вверх на потолок. И повернушись