Власть голоса. Жан Абитболь

у по общей хирургии. Никакой передышки по случаю Рождества. Тем более что ночь с 24 на 25 декабря – одна из самых тяжелых по причине огромного количества аварий. Надо сказать, что в то время ремни безопасности не были обязательны… И вот, в 6 часов утра доставляют в приемный покой скорой девушку 23 лет со множественными ушибами и нарушением дыхания. Живот мягкий, кровотечения нет, но у пострадавшей перелом челюсти и гортани. Она в полуобморочном состоянии. Рентген подтверждает переломы в области нижней челюсти и гортани. Разумеется, ее жизнь зависит прежде всего от того, сможет ли она нормально дышать. И вдруг, неожиданно для себя самого, я с ужасом подумал: нельзя допустить, чтобы эта женщина утратила способность говорить!

      Уровень кислорода в крови падал на глазах. Чтобы его восстановить, пациентку следовало немедленно перевезти в операционный блок и интубировать. Зажглись операционные светильники. Показатель насыщенности крови кислородом у пациентки составлял 92 % вместо положенных 100 %. Интубировать было нельзя из-за переломов. Оставалась последняя возможность спасти жизнь – трахеотомия, то есть разрез горла под кадыком. Операционная сестра, которая мне ассистировала, сказала то, что я и так уже знал: «Господин Абитболь, нужно немедленно делать трахеотомию. Я вам помогу, ждать ваших коллег нет времени». Анастезиолог подтвердил ее слова. Итак, начали. Вообще-то я знал, как делается эта жизненно важная операция: я осваивал ее во время занятий на улице Святых Отцов, на медицинском факультете Сорбонны, и проходил практику на трупах в Судебно-медицинском институте в Париже на улице дю Фер-а-Мулен. Но на живом человеке я собирался проделать это впервые. Чтобы подстраховаться, я попросил позвонить главному врачу клиники, но он был занят: оперировал перелом бедренной кости. Я позвонил его помощнику: тот оперировал разрыв селезенки. В отчаянии я стал умолять, чтобы предупредили хотя бы внештатного врача, – но и он тоже оказался на операции. А у пациентки вот-вот могла случиться остановка сердца. Надо было действовать. За несколько минут я привел себя в боевую готовность: надел халат, хирургические перчатки, обмазал йодом операционное поле. Ощупал на шее щитовидный хрящ, на два пальца выше нашел перегородку перстневидного хряща и сам хрящ, который кольцевидной связкой соединяется с трахеей. Зажал указательным пальцем эту перегородку и, затаив дыхание, сделал разрез ровно над ней. Отлично, теперь трахея открыта и я могу приступить к интубации. Спустя несколько минут ко мне присоединился адъюнкт-профессор – отоларинголог, и мы вдвоем подготовили интубацию. Мы трудились над восстановлением челюсти и гортани. Тревога меня не отпускала, и я, не скрывая беспокойства, задал профессору вопрос: «Как вы считаете, девушка сможет говорить?» Он ответил мне: «Без сомнения, голос восстановится». Тогда я спросил его, в каком отделении больницы могу усовершенствовать свои навыки и научиться делать трахеотомию. «Дорогой мой, ну, конечно, здесь, в отоларингологии!» Вот так это дежурство в Рождественскую ночь 1978 года определило мое призвание: я решил посвятить себя науке и искусству восстановления голоса и слуха.

      После операции я встретился с женихом моей пациентки и успокоил его, а он рассказал мне подробности случившегося. Возвращаясь после семейного рождественского ужина, из-за гололеда он не справился с управлением своим «Пежо-204» и машина врезалась в дерево на скорости 90 км/ч. Я встретился с этой парой 3 месяца спустя. У девушки восстановился голос – надо сказать, очень красивый.

      Итак, пройдя 18-месячную интернатуру по общей хирургии в Амьене, я решил специализироваться в отоларингологии. Я оказался в больнице Фош, в Сюрен, пригороде Парижа, в конце 1978 года, одновременно с появлением лазерных технологий. Мне повезло. Больница Фош была первой клиникой в Европе, применившей этот поистине революционный метод. Будучи молодым специалистом, я получил возможность профессионально расти, проводя операции при помощи лазера, что позволило мне открыть для себя мир микрохирургии и тоньше изучить строение голосового аппарата и звукоизвлечение.

      В июне 1980 года я впервые приехал в Нью-Йорк в Voice Foundation[1], где мне посчастливилось познакомиться с доктором Уилбуром Джеймсом Гулдом. У него была гениальная идея – собрать вместе физиков, отоларингологов, хирургов, специалистов по слуховым аппаратам и вокалистов на семидневную конференцию на базе Джульярдской школы – всемирно известного музыкального учебного заведения, настоящего научного центра по изучению человеческого голоса. Он понимал плодотворность такого взаимодействия талантов и умел создать особую атмосферу для обмена идеями, устранив границы между научными дисциплинами, занимающимися человеческим голосом в разных его аспектах. Я извлек для себя много ценных знаний и использовал их в течение всей своей жизни и профессиональной карьеры. С того времени я ни разу не пропустил эти июньские встречи – удивительные мозговые штурмы, на которых сливались воедино искусство и наука.

      В 1984 году я снял на 16-миллиметровую пленку 27-минутный фильм под названием «Отпечаток голоса». В этой документальной работе я показал методику обследования гортани, анализа голоса и биомеханику гортани на примере вокалистов – Юга Офре, Мади Меспле и певцов из группы Gipsy Kings в ранний период. Я упаковал пленку с фильмом

1

Некоммерческая организация, которая занимается исследованием голоса с научными, медицинскими и образовательными целями. (Здесь и далее, кроме особо отмеченных случаев, – прим. перев.)