Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой. Инна Лиснянская

золотят,

      Когда печаль-разлуку

      Охладить хотят.

      Где вы, мои дети?!

      В этот час ночной

      Мне расставил сети

      Дождик затяжной.

2

      Дождь – ловец, а я добыча.

      … забыла строчку

      Никого уже не клича,

      Наглоталась сонного.

      И сегодня мне приснится

      Море Средиземное,

      И субботняя седмица

      И вино отменное,

      И короткое свиданье,

      С дочкой-эмигранткою,

      И волшебное сиянье

      Над ее тетрадкою.

3

      Дождь: это сильный Вавилон,

      Я – его пленница.

      Если дождит с четырех сторон,

      Жизнь не изменится.

      И поздновато ее менять

      Речью рассеянья.

      Связана с почвой грешная мать,

      Словно растение[82].

      Леночка, не суди строго, это просто чувствоизлияние, а не стихи. Вот еще перепишу два, какие помню, июньские, майские.

* * *

      Что прошло, того и нет,

      Я отпела то, что было,

      Стала облаком могила,

      Где посеян звездный цвет.

      Ну а то, что есть, – то есть

      На земле настолько близко,

      Что от ангела записка –

      Мне острастка, а не весть.

      Ну а то, что там, вдали,

      Мне и ясно, и понятно:

      Солью слезной сводит пятна

      Матерь Божия с земли.

* * *

      Спи, мой ангел, спи мой Авель!

      На дворе играют дети

      В жертвы-палачи.

      Кто тебя так искровавил?

      Вижу кровушку при свете

      Трепетной свечи.

      Спи, мой ангел, спи мой Авель!

      Ты с начальных дней прообраз

      Убиенных без вины –

      Тех, которых ты возглавил.

      Слышу я твой кроткий голос

      Из-под глубины.

      Спи, мой ангел, спи мой Авель![83]

      47. Е. Макарова – И. Лиснянской

      28, 30 июня 1991

28.6.1991

      Дорогая мамочка, и впрямь – сижу в Токио, в кафе, 15 минут свободного времени. Я здесь совершенно обладела от красоты, даже гора Фудзияма живая, и из нее идет дым. Словно калмык в своей шапке сидит, одна голова видна, да дым из трубки.

      Красота, особенно людные места. Базар с рыбой, лавки японские. И работа. С утра до 2–3 ночи. Режиссер, переводчица и я. ‹…›

      Встретили в аэропорту, у меня порвалась ручка от чемодана, режиссер нес на себе мой чемодан до поезда в Токио. Оттуда мы поехали в Осаку – 4 часа на поезде, оттуда утром обратно в Токио, опять с этим гнусным чемоданом – и вот мы идем втроем, молоденькая высокая японка – переводчица и маленький Такаши – режиссер с большим чемоданом в обеих руках. И разговоры – Баухауз, Фридл, Терезин, Вилли Гроаг, Зденек Орнест[84], а в окне вагона – Фудзияма, дороги, по которым странствовал Басе… Как хочешь, а во всем этом есть что-то запредельное. Через два дня уже буду в Лондоне.

      Японцы сделали самую прекрасную выставку терезинских

82

«Триптих дождя» опубликован в «Одиноком даре» со многими изменениями. См.: http://www.vavilon.ru/texts/prim/lisn3-7.html.

83

Оба стихотворения опубликованы в «Одиноком даре». См.: http://www.vavilon.ru/texts/prim/lisn3-6.html.

84

Чешский актер Зденек Орнест, мой близкий друг. Мальчиком в Терезине он писал стихи, которые я читала маме. Позже мама перевела их, и они были опубликованы в «Иностранной литературе», 2004, № 5, а также во 2-м томе четырехтомника «Крепость над бездной».