За границами снов. Антология

уже готова ко всему. Даже к тому, что он пошел открывать входную дверь в моей квартире.

      Если честно, вспомнить, как выглядел художник, я, как не пыталась, за все утро так и не смогла. А вот сейчас увидела его в дверях и обомлела. Он был практически таким же, как тогда. Кажется, даже плащ тот же, хотя это нереально – он должен был развалиться уже лет десять как. А он, ни слова не говоря, прошел в комнату, посмотрел на стену, осторожно тронул рукой раму и…осел по противоположной стене на пол.

      – Может, нашатырь? Или валидол?

      – А коньяк есть?

      Жак хмыкнул и отправился на кухню. Спасительную бутылку он достал еще несколькими часами раньше, так что требовался только бокал.

      – Ну и что скажете?

      – А что тут скажешь, вы третьи.

      – То есть?

      – За эту неделю вы третьи. Правда, у остальных с картин пропадали люди. А у вас – собака.

      – А что, раньше, до этой недели подобное тоже происходило?

      – Всего однажды. Много лет назад. У меня был ученик, очень странный мальчик. Его привели, как бы это сказать – для общего развития, что ли. Он не был полноценным. Какой-то странный диагноз. Кажется, аутизм или что-то около того. Он просто рисовал что-то свое на холсте, я не вмешивался – если мальчику это помогало найти общий язык с окружающим миром – кто я такой, чтобы мешать? Но однажды он нарисовал букет на одном из моих старых натюрмортов. Потрясающий букет, я бы так не смог – такого сочетания красок я и теперь свести вместе на одном полотне не могу. Так вот, через неделю букет с картины исчез. Сами понимаете, добиться какого-то ответа от него было немыслимо, тем более что выглядело все более чем нелепо – вот как у вас. Все на месте, а букета нету. Следов растворителя тоже. И полотно мое, нетронутое, как и не было никакого букета. Я тогда никому ничего не сказал – решил, что объяснить все равно ничего толком не смогу. Да и не поверит никто.

      – Но нашу собаку рисовали вы?

      – Рисовал да, но сетку дождя он потом правил за мной. Уж не знаю, чем она ему не понравилась. Так что унылость эта депрессивная на вашем полотне – целиком его заслуга, не моя. У меня все было более буднично.

      – А людей на тех двух картинах?

      – Одному он дорисовывал зонт. Второму, точнее второй – шляпу. Я захватил каталог с одной из старых выставок, чтобы показать вам, как это выглядело раньше. То, на что это похоже теперь, есть у меня в телефоне, с разрешения нынешних хозяев я это сфотографировал.

      – А как звали мальчика, вы помните?

      – Конечно, помню, Виктор Орлов.

      – Как его звали?

      Абсолютная невозмутимость слетела с лица Жака, как и не было.

      – Чего ты всполошился?

      – Дело в том, что этот самый Виктор, кажется, и есть мой Вик.

      Вот тут-то я поняла, что мир перевернулся. Совсем. И кажется, прежним не будет уже никогда.

      – Жак, не части. Твой Вик и его Виктор – это один и тот же человек?

      – Я думаю, что да. Совпадений слишком много. Правда, я никогда не знал о его способностях к рисованию.

      – Тогда