Пересечение. Владимир Серов

стола, подошел к зеркалу, чтобы глянуть на себя, перед еще вчера приятным походом в заветный кабинет, а сегодня заведомо плохим и даже в чем-то необъяснимо невозможным. Из зеркала на него глядел высокий, черноволосый, черноглазый, по-спортивному стройный, в строгом темно-сером костюме, совсем еще молоденький парень. Лицо было абсолютно угрюмым, как после съеденного кислого-кислого лимона. Исчезла та глупая счастливая улыбка, которая несколько дней не сходила с его лица.

      – Ничего не поделаешь, нужно идти.

      Две сестры-двойняшки, да еще ко всему прочему натуральные блондинки, что умудрились после школы и института культуры вместе окончить бухгалтерские курсы и вместе же устроиться работать в эту фирму, явно чьи-то протеже, из-за соседних столов наблюдали за ним. Разумеется, они были в курсе тех перипетий, что возникли в последнее время в бухгалтерии по инициативе Владимира, и с интересом ждали развития событий. Они не были вредными девчонками, совсем не соответствовали тому социальному портрету, что вовсю гулял в обществе, не злорадствовали, даже не подначивали, но любопытства было у них не отнять.

      Он повернулся к столу, зацепился ногой за рядом стоящий стул, как-то нелепо дернулся и, пытаясь удержаться, смахнул локтем со своего стола огромную стопу папок, которая накопилась за три дня и которую уже давно надо было унести в архив, если бы не эта злосчастная нестыковка. Вся кипа с грохотом свалилась на пол, некоторые папки развалились, где-то вылетели отдельные бумажки.

      – Да пропади все пропадом, ну что за день такой!

      Пришлось собирать бумаги. Тут уж на помощь пришли все. Этого в коллективе у них не отнимешь. А Николай Григорьевич, пожилой дядька, зам у Алины Михайловны, просто сказал:

      – Идите Володя. Вас там ждут. Мы тут сами все соберем и разложим.

      Тяни не тяни, а идти придется. И даже эта незапланированная отсрочка не помогла. Еле переставляя тяжелые, словно чугунные, ноги, он поплелся к кабинету. Тихонько постучав в дверь, он приоткрыл ее и заглянул в кабинет.

      – Можно?

      – Заходи, Володя, заходи.

      Он закрыл за собой дверь, не дожидаясь вопросов, не поднимая глаз на еще вчера такую желанную женщину, начал быстро говорить:

      – Я не знаю, что со мной было, но это все неправда. Это просто необъяснимо. Это было помимо моей воли. Я очень виноват перед вами. Я не могу смотреть вам в глаза. Я сейчас просто не могу вас видеть. Простите меня ради Бога. Я не знаю, что со мной…

      Он только на миг поднял на нее свой взгляд, увидел ее окаменевшую фигуру, застывшее, без кровинки лицо, почти что муку, написанную на лице, дернулся, резко повернулся и вышел. Не задерживаясь ни на минуту, почти бегом, он вышел на улицу. Он чувствовал себя настоящим подлецом, оскорбившим деву Марию.

      Все было настолько скверно, что просто не хотелось жить, но как бы там ни было – приходилось.

      Небо в дымке, необычно серое для этого летнего безоблачного полудня, угрожающее и тяжелое, нависало прямо над головой