Сорвиголова: Человек без страха. Пол Крилли

мысль порождает улыбку. Нет уж. Напротив, он заново учится жить.

      Ветер вновь обдает его лицо и уносится вниз, мимо припаркованных у тротуара машин. Мэтт следит за ним и «видит», как ветер придает автомобилям формы, растекаясь вокруг крыш, колес, брызговиков и зеркал. Мэтт уверен, что сможет пройти вдоль машин, расставив руки, и ни разу их не задеть.

      Он понемногу привыкает жить без зрения, но счастья ему это не прибавляет. Совсем наоборот. Каждое утро он просыпается полностью опустошенным, и справиться с этим чувством помогают лишь тренировки в зале. По-прежнему после закрытия – ему не хочется ощущать на себе жалостливые взгляды окружающих, сочувственные покачивания головой. Как и прежде, он проникает в зал через окно. Свет не включает – зачем он ему?

      Каждый вечер он оттачивает остроту своих чувств, тренируясь на гимнастическом бревне и с боксерской грушей.

      Выходит совсем не так, как на улице. В помещении, где нет ветра, где ничего не помогает оценить форму предметов, ему куда труднее выбирать нужную дистанцию и определять амплитуду груши, и он получает куда больше шишек и синяков, чем прежде. Но он не сдается. День за днем, неделю за неделей он гоняет себя, стремясь заставить свое тело видеть вновь, каким-то образом вернуться к привычной жизни, как будто у него и нет никакого увечья.

      Каждый вечер после тренировки он падает без сил. Сегодня Мэтт лишь перекатывается на спину и неподвижно лежит. Он устал. Устал от всего. Почему это произошло именно с ним? Почему не с кем-то другим, хотя бы с тем стариком? Почему он? У него вся жизнь была впереди. Он ставил себе четкие цели, хотел стать адвокатом, судьей или полицейским. Да кем угодно, лишь бы отец был счастлив.

      А теперь? Теперь он никто.

      Из него и боксера-то не выйдет. Такую карьеру отец счел бы наихудшей из всех возможных, но и на ней теперь можно ставить крест.

      Мэтт плачет. Он держал слезы в себе с тех пор, как вышел из больницы, но теперь, сидя на старом, потрепанном мате, пропитанном запахом пота, опилок и табака, он дает им волю.

      – Стыдоба-то какая. Пацан, хватит себя жалеть!

      Мэтт замирает. Вытерев нос, он оборачивается по сторонам в поисках говорящего.

      – Кто здесь?

      – Вставай, – продолжает низкий, скрипучий голос. – Ты что, не только слепой, но и глухой? Вставай, говорю.

      – Но…

      – Неправильный ответ.

      Мэтт слышит в воздухе свист, и что-то больно бьет его по голове.

      – Ай! Вы что?!

      – Вставай.

      – Какого черта?

      – Неправильный ответ.

      Снова свист и очередной болезненный удар, на этот раз по щеке. Мэтт ползет назад, прижимаясь к стене.

      – Вставай.

      Мэтт поворачивает голову то налево, то направо, стараясь определить источник звука. Он делает глубокий вдох. Опять свист.

      Мэтт резко выбрасывает руку и хватает палку прежде, чем та ударит его в третий раз. Его мучитель хохочет.

      – Так-то лучше! Ничего сложного, а?

      Незнакомец вырывает палку из рук Мэтта.

      – Вставай.

      В этот раз удар следует без предупреждения.