Подземелья Ватикана. Фальшивомонетчики (сборник). Андре Жид

Но я думаю, лучше, если вы… друг друга не признаете.

      – Я тоже так думаю. Но признать не признать, а немного познакомиться с ним я хотел бы.

      – Однако вы, я полагаю, не намерены долго оставаться в положении подчиненного?

      – Только пока не поправлю свои дела.

      – А потом? Теперь у вас есть средства – что вы намереваетесь делать?

      – Ах, сударь, еще вчера мне было нечего есть – нужно же время понять, чего алчет душа.

      В этот момент в дверь постучал Эктор:

      – Господин виконт желает видеть ваше сиятельство. Прикажете принять?

      Лицо старика помрачнело; сперва он молчал, но когда Лафкадио вежливо дал понять, что удаляется, крикнул:

      – Стойте! – и властный голос Жюста-Аженора заставил юношу повиноваться.

      Граф обратился к Эктору:

      – Что же это! Ведь я именно просил его не искать встречи со мной… Скажи ему, что я занят… что я… что я ему напишу.

      Эктор поклонился и вышел.

      Старый граф еще несколько секунд сидел, закрыв глаза; казалось, он спит, но под бородой было видно, как шевелятся губы. Наконец он поднял веки, протянул Лафкадио руку и сказал совсем другим голосом – более ласковым и как бы утомленным:

      – Прикоснитесь к ней, дитя мое. Теперь вы должны меня оставить.

      – Я должен вам кое в чем признаться, – сказал Лафкадио не без колебания. – Чтобы прилично явиться к вам, я истратил последние сбережения. Если вы мне не поможете, я не знаю, как поужинаю сегодня… а завтра и подавно… разве что ваш сын…

      – Нате, возьмите, – сказал граф, доставая из ящика стола пятьсот франков. – Что же? Чего вы еще ждете?

      – Я бы хотел еще попросить вас… не могу ли я надеяться опять вас увидеть?

      – Честно признаюсь: мне это доставило бы удовольствие. Но преподобные особы, которые занимаются моим вечным спасением, держат меня в таком состоянии духа, что удовольствие для меня теперь – дело десятое. Благословение же мое я вам дам сию же минуту. – И старик распахнул руки навстречу юноше.

      Лафкадио не бросился прямо в его объятья, а благочестиво преклонил свои колени, на колени графу положил голову и, зарыдав, растаяв, как только старец обхватил его руками, почувствовал, как из сердца его уходят жестокие намерения.

      – Дитя мое, дитя мое… – лепетал старик. – Как поздно я встретил вас…

      Когда Лафкадио встал, все лицо его было в слезах.

      Собираясь уходить и забирая деньги (он взял их со стола не сразу), Лафкадио наткнулся в кармане на свои визитные карточки и подал их графу:

      – Возьмите, тут вся пачка.

      – Я вам доверяю: порвите их сами. Прощайте!

      «Он был бы лучшим из моих дядюшек, – размышлял Лафкадио, возвращаясь в Латинский квартал, – и даже не только дядюшек… – добавил он про себя с толикой грусти. – Ладно!»

      Он достал пачку визитных карточек, развернул их веером и одним движеньем без всякого усилия разорвал.

      – Никогда не доверял сточным канавам, – тихонько сказал