Подземелья Ватикана. Фальшивомонетчики (сборник). Андре Жид

не указывало Жюльюсу на род занятий или предмет учения, которыми юноша занимал свои дни.

      Лафкадио, видимо, только что позавтракал: на столе примус, на нем кастрюлька, в которой еще лежало полое железное яичко с дырочками – в таких заваривают чай туристы, экономящие на каждой мелочи багажа; вокруг грязной чашки остались крошки. Жюльюс подошел к столу: в нем был ящик, а в ящике ключ…

      Мне бы не хотелось, чтобы дальнейшее создало о Жюльюсе ложное впечатление: меньше всего на свете он любил лезть в чужие тайны; он принимал жизнь каждого человека в тех поворотах, какие кому угодно было представить, и весьма почитал общественные приличия. Но приказ отца заставлял его унять свой нрав. Он еще мгновение выждал, прислушался: никто не идет, – и тогда – против желания, против собственных принципов, исключительно из деликатного чувства долга – выдвинул ящик, который, как оказалось, на ключ и не был заперт.

      Там лежал блокнот в юфтяном переплете, который Жюльюс взял и раскрыл. На первой странице он прочел несколько слов тем же почерком, что и на фотографии:

      «Кадио, чтобы он записывал сюда свои счеты.

      Моему верному товарищу – его старый дядюшка

      Фаби».

      Ниже почти без отступа уверенным, прямым и четким полудетским почерком:

      «Дуино, 10 июля, 1886. Сегодня утром к нам приехал лорд Фабиан. Он подарил мне ялик, карабин и этот красивый блокнот».

      Больше на первой странице не было ничего.

      На третьей странице под датой «29 августа» было записано: «Дал Фаби 4 сажени вперед»; на следующий день: «Дал 12 саженей вперед»…

      Жюльюс понял: это всего лишь дневник тренировок. Впрочем, вскоре подневные записи оборвались, а на чистом листке стояло:

      «20 сентября. Отъезд из Алжира в Орес».

      Потом еще несколько записей мест и дат, наконец, последняя из них:

      «5 октября. Вернулись в Эль-Кантара. 50 км on horseback[4], без остановок».

      Жюльюс перелистнул еще несколько чистых страниц; чуть дальше, как оказалось, дневник начинался заново. Наверху, как заголовок, крупными буквами было старательно выведено:

      «QUI INCOMINCIA IL LIBRO

      DELLA NOVA ESISTENZA

      E

      DELLA SUPREMA VIRTU»[5].

      Потом ниже, как эпиграф:

      «Tanto quanto se ne taglia. Boccaccio»[6].

      Указание на мысли о нравственности тотчас же пробудило интерес Жюльюса: он за тем и охотился.

      Но уже на следующей странице ему пришлось разочароваться: опять шли цифры. Правда, цифры уже другого рода. Друг за другом следовали записи, но без указания дат и мест:

      «За то, что обыграл Протоса в шахматы, – 1 пунта.

      За то, что показал, что говорю по-итальянски, – 3 пунты.

      За то, что ответил раньше Протоса, – 1 п.

      За то, что оставил за собой последнее слово, – 1 п.

      За то, что плакал, узнав о смерти Фаби, – 4 п.».

      Торопливо читая записи, Жюльюс принял слово «пунта» за название иностранной монеты; эти счеты ему показались мелочным,

4

На крупе лошади (англ.).

5

Здесь начинается книга новой жизни и высочайшей доблести (ит.).

6

Столько, сколько отрежется. Боккаччо (ит.).