Философия поэзии, поэзия философии. Евгений Рашковский

в волосах.

      И прядью белокурой

      Озарены: лицо,

      Косынка, и фигура,

      И это пальтецо.

      Снег на ресницах влажен,

      В глазах твоих тоска,

      И весь твой облик слажен

      Из одного куска.

      Как будто бы железом,

      Обмокнутым в сурьму,

      Тебя вели нарезом

      По сердцу моему.

      И в нём навек засело

      Смиренье этих черт,

      И оттого нет дела,

      Что свет жестокосерд.

      И оттого двоится

      Вся эта ночь в снегу,

      И провести границы

      Меж нас я не могу.

      Но кто мы и откуда,

      Когда от всех тех лет

      Остались пересуды,

      А нас на свете нет?

* * *

      Эти два стихотворения выбраны мною для разговора о специфике поэтического познания не случайно.

      В стихотворении Дикинсон – внезапное открытие сил одухотворенной коммуникации (изумрудного пламени самой судьбы) в природе и в очеловеченных ландшафтах (форточки, рамы, колокол…).

      А в стихотворении Пастернака – внезапное открытие сил одухотворенной коммуникации в человеке и между людьми.

      В обоих случаях поэтический разговор идет о мгновенных прорывах вечности — воистину, если вспомнить определение Башляра, – о «метафизике во мгновение». Вспомнить о том, что таинственная основа мipa – не в покоящихся «сущностях», но в динамике и в живой, животворящей коммуникации. В коммуникации, проходящей через глубину наших собственных существований.

      Определение лирической поэзии как «метафизики во мгновение», в конечном счете, помогает нам уяснить, что же такое есть поэтический способ познания. На мой взгляд, поэтический способ познания есть особое умение высказать в кратком, ритмически организованном слове эту самую метафизику живого и мгновенного взаимного соотнесения вещей, сознаний и сердец, на котором, в конце концов, и строится человеческая вселенная. И понять это соотнесение.

      «Двери вечности». Вера и наука в поэзии Державина

      Я в две́рях вечности стою.

Гаврила Державин. На смерть князя Мещерского.

      Я предложил бы начать этот разговор со столь важного для современной культуры различения двух дочерей Гермеса Трисмегиста – столь популярной ныне герметики (hermetics) как некоей мистической практики выявления скрытых и таинственных содержаний и смыслов и более занимающей нас герменевтики (hermeneutics). Сам греческий глагол, употреблявшийся еще у Софокла, Платона, Аристотеля – hermeneo (переводить, истолковывать, говорить ясно) – возводился преданием к Гермесу; то же относится и к отглагольным существительным – hermeneus (переводчик), hermeneia – истолкование[57]. Не случайно же Гермес – олимпийский покровитель купцов, путешественников, толмачей. И не случайно же гермесов жезл и поныне остается символом просвещенной и удачливой коммерции, безусловно связанной с умением расслышать и понять собеседника, контрагента и партнера.

      Из классической Эллады этот кластор понятий со временем переходит в христианскую патристику и уже касается тщательного и многостороннего истолкования священных текстов [58].

      Итак, если герметика озабочена прежде всего смысловыми структурами Вселенной, то герменевтика – смысловыми

57

Подробности истории понятия и его употребления см: Ткаченко А.А. и др. Герменевтика библейская // Православная энциклопедия. Т. 11. – М., 2006. С. 360–390.

58

Самым капитальным памятником герменевтической мысли на разломах поздней античности и раннего средневековья считается «Христианская наука» Св. Августина. – См.: S. Aurelii Augustini Hipponensis episcopi De doctrina Christiana libri quator // Patrologiae cursus completus… Series prima… accurante J.-P. Migne. T. 34. – Parishs, 1845. Col. 15-122.