Дочь Ленина. Взгляд на историю… (сборник). Эдвард Радзинский

Бери выше.

      ОН: Горбачев?

      ОНА: Еще выше…

      ОН: (глядя в небо): Иди на фиг!

      ОНА: Нет, все-таки ниже. Ну ладно – пора. Познакомились. И разбежались, Билл… БИЛЛУША… Нужны ли тут прописные?

      За окном звук льющейся воды.

      ОНА: Вот гады!

      ОН: Что это.

      ОНА: «Что-что!» Ссут. На Арбате туалетов нет Вот народ и трудится во дворах! Не очень-то слушать приятно… в романтические минуты! Ну ладно, адью, братцы-кролики!

      ОН: Ну, может, все-таки, еще повидаемся.

      ОНА: Не обижайся. Понимаешь, «слаба на передок»… Быстро привыкаю. И работе мешает. Так что – нет!

      ОН: Ты про КГБ, действительно, пошутила?

      ОНА: Абсельман… Всё – «кис ми» и – в разные стороны.

      ОН: Только позвоню. В последний раз (берет телефон). Светлану можно? Понятно. Ну хорошо. Я тогда уже завтра буду звонить.

      ОНА: Нету?

      ОН: На дежурстве.

      ОНА: Видать, крутое дежурство у твоей Светаньки.

      ОН: Что-нибудь передать в Америке твоему знакомому?

      ОНА: Хорошая мысль. Моему знакомому от меня одно нежное слово: подонок!

      ОН: С удовольствием. Но адреса не знаю.

      ОНА: А зачем? Останови у вас на улице любого нашего, И скажи ему – «подонок». И каждый будет знать за что!

      Комната в московской квартире. Сейчас здесь двое – тот самый безвестный актер (теперь он с бритой наголо головой) и Билл.

      БИЛЛ: Здравствуйте.

      БРИТЫЙ: Здравствуйте, товарищ.

      БИЛЛ: Простите, это я вам надоедал по телефону все эти дни.

      БРИТЫЙ: Значит, это вы, голубчик, Светаньке дозваниваетесь?

      БИЛЛ: Глупейшая история. Уже 10 дней не могу с ней соединиться, а мне скоро улетать.

      БРИТЫЙ: Да вы проходите, батенька, в комнату… Обувь у нас не снимают. Возвращается Светуля очень поздно с работы, что поделаешь. Все девушки, голубчик, от работы норовят отвязаться, а моя – наоборот, еще дежурит. И допоздна. А вы, поинтересуюсь, батенька, по какому поводу хотите с нею встретиться?… Нет-нет, я отнюдь не вмешиваюсь в ее жизнь, но – нота-бене: такие нынче тяжелые случаи, а она у нас – архидоверчивый человек.

      БИЛЛ: Я письмо привез. Для нее.

      БРИТЫЙ: Давайте-ка сюда, товарищ.

      БИЛЛ: К сожалению, могу только в собственные руки. Такая договоренность.

      БРИТЫЙ: Как хотите. У нас в семье – совершеннейшая свобода. Правда, не до анархии А вокруг, повторюсь, – очень тяжелые случаи. В стране криминогенная ситуация. И наша мягкотелость. Расстреливать стесняемся, батенька… Чайку не хотите?

      БИЛЛ: Нет-нет, не беспокойтесь!

      БРИТЫЙ: А я, пожалуй, выпью, пока труженица наша подойдет.

      Бритый уходит и вскоре возвращается с чайником в руках. Но как же он переменился – наклеил бородку и усы!

      И… торжествующе глядит на Билла.

      БИЛЛ: Боже мой! Ленин!

      «ЛЕНИН» (снисходительно улыбаясь): Сахарок будете вприкуску? Владимир Ильич любил посидеть, похрустеть сахарком и о мировой революции с соратниками побеседовать. О мировой, запомните это, товарищ из Ленинграда. (Шутливо) Так сказать, товарищ из города имени меня.

      БИЛЛ